Книга Эта башня во мне, страница 150 – Надежда Ожигина

– Проваливай, пока я тебене вмазала!

– Голову не разбей, глупышка. В ней скрывается весь этот бред…

Чьи-то руки приподнимают с кровати, холодные, точно мрамор. Запахи укутывают, как уютный плед. Под ухом бьется сердце, в чуть ускоренном темпе, другие не заметят, но я то – скрипачка! Мягкие губы целуют в висок, мне колко от отросшей щетины.

– Бритву принести не догадался?

– В другой раз. Пей куриный бульон. И хватит уже валяться в постели. Да, я не прав, не рассчитал, забыл, что ты истратила силы. Тебя ранили инцы, потом встреча с сестрами, а тут я со своим экзаменом. Но сколько можно паясничать, Аля?

Бульон сытный, теплый, возвращает жизнь. В моей гостинице такого не варят. Неужели воспользовался плитой? На миг представилось, как Григ Воронцов рубит курице голову на балконе, принося кровавую жертву. А потом нарисовался другой Григорий: в передничке с рюшами на голый торс, с половником у кипящей кастрюли.

…Я вернулся в Москву в разгар сноса башни. Ее очень быстро, но бережно разбирали на кирпичи. К тому времени командор Самойлов уже получил сокровища ордена. Отец оказался так слаб, что под пытками сдал тайники, не торгуясь.

– Что ты сделал?

– Так, разные мелочи. Кое-кому отомстил. И внушил нужные мне решения. Кирпичи не стали дробить, их использовали при мощении улиц. Пришлось через третьих лиц добраться аж до Максима Горького, чтоб демонтировать элементы декора. Часы с башни ушли в Коломенское, фундамент оказался слишком прочным для слома, его посчитали незначительной мелочью и закопали, как хладный труп. Я – не со-здание, Аля, но и мне было больно до звона в ушах. Даже Сухаревскую площадь назвали Колхозной, а над останками башни вколотили, будто осиновый кол, доску почета колхозников! Я как раз изучал на ней список хозяйств, когда меня арестовали. Рядом не оказалось рояля, такое упущение, Аля! А сила амулетов и талисманов рано или поздно подходит к концу. Дальше – суд, клеймо на плече, Сибирь. Вой, когда мерзавец Самойлов с ласковой улыбочкой сообщил, что Тамару поместили в дом скорби. Так себе сказочка, правда? Допила бульон? Молодец…

Сколько дней прошло? Два или три?

Мы как будто провалились в беспамятство, очутившись вдвоем в безвременье. Мне казалось, живем так несколько лет, приноравливаясь, учась понимать… Но увы, этот бред не обернулся идиллией. Когдая очнулась на четвертый день, здоровая, полная сил и энергии, как после долгого сладкого сна, в башне не оказалось Грига.

Ни отзвука, ни отголоска мелодии. Лишь на кухне пахнет бульоном, а в ванной – ромашковой пеной.

Что ж, Григ меня не убил. Не забрал амулет, за которым охотился. Не причинил иного вреда. Попросту отлепил от подошвы, оборвав случайный недороман.

Хорошенько пострадать мне не дали.

Сначала по смартфону позвонил дирижер и устроил форменную головомойку. Отчего не выхожу на связь? Дома не ночую, пропускаю репы! Надоело играть в квартете? Ну так надо предупреждать! А вообще так дела не делаются, он заключил офигенский контракт, а где прикажете искать замену?

Дирижер орал минут десять, без перерыва на перекур, самозабвенно и радостно, как умеют лишь музыканты, дорвавшиеся до публики.

Я перебила поток красноречия, напомнив, что завтра идем на концерт слушать волшебные звуки Азии в Малом зале консерватории. И вообще, у меня погибла подруга, имею я право уйти в запой?