Книга Рок небес, страница 98 – Мэри Робинетт Коваль

На линии стало тихо.

Флоренс вздохнула и вернула микрофон на прежнее место.

– Никогда не слышала такой откровенной лжи.

– Никогда? – Леонард поднял бровь: – Даже когда я похвалил твой недо-пирог?

– Ну-ка цыц, – Флоренс толкнула его, и он отлетел к потолку модуля. – Это был японский фруктовый пирог. По маминому рецепту.

– У тебя мама японка?

– Ну-ка цыц, – она снова взглянула на динамик, словно сквозь него можно было разглядеть, что происходит на «Пинте». – Осмелюсь сказать, что я все-таки за них переживаю.

– Камила говорит, что худшее должно быть уже позади.

Ну конечно, я тоже переживала, но мы действительно ничего не могли сделать. От лекарств, судя по всему, стало только хуже, так что оставалось ждать, когда все пройдет само.

Флоренс побарабанила пальцами по корпусу радиоприемника и прикусила губу.

– Просто такое ощущение, что…

Включился корабельный интерком, и Паркер протянул:

– Если вы, весельчаки, закончили со своими глупостями, может, тогда соизволите вернуться к выполнению своих обязанностей?

Флоренс взяла микрофон.

– Не понимаю, о чем ты. Я на своем рабочем месте.

Остальные выплыли за дверь и двинулись вверх по коридору. Впереди меня Терразасспросил Рафаэля:

– Думаешь, Паркер слушал?

– Конечно, – он тихонько толкнул Терразаса плечом, – у тебя здорово получилось.

* * *

В тот вечер Паркер вошел в кухонный модуль во время ужина, держа в руке кусочек телетайпной ленты. Мы все еще смеялись и чувствовали себя окрыленными успехом. Смех прекратился как по щелчку.

Есть такое выражение лица, которое неизменно сопровождает известие о смерти. Мы были космонавтами, пережили падение метеорита и участвовали во Второй мировой войне. Нам слишком часто приходилось с этим сталкиваться, и поэтому мы все сразу поняли, что случилось.

Мы только не знали с кем.

Я опустила на стол стопку тарелок. Воздух в комнате будто перестал циркулировать, хотя жужжание вентилятора стало единственным звуком, нарушавшим повисшую тишину.

Паркер опустил взгляд на бумажку в руке.

– Руби Дональдсон мертва. У нее был приступ. В центре управления полетами полагают, что это был гемолитико-уремический синдром, вызванный кишечной палочкой.

– Твою мать, – Камила опустилась на стул и подперла лоб кулаками. – Нам надо было к ним пойти.

– Мы ничего не могли…

– Да это гребаное вранье, – она хлопнула ладонями по столу: – Руби себя пичкала лекарствами от диареи, чтобы помогать остальным. Если так делать, то шигатоксины не выходят из организма. Если токсины не выходят из организма, в теле образуются сгустки крови. Ее приступ – не последствие заражения. Ее приступ – это последствие нашего решения. Мы сами в этом виноваты.

Ее слова повисли в тишине. По спине у меня прошла холодная дрожь, а в голове пронеслись все возможные сценарии, когда космонавту приходится смириться со смертью коллеги, потому что попытка спасти жертву обрекала бы на смерть обоих. Так ли все было на самом деле? Угрожала бы и нам такая опасность, если бы мы пришли «Пинте» на помощь?

Паркер нарушил тишину, громко вздохнув. Он пересек комнату и присел перед Камилой.

– Мне жаль. И ты права, – он положил руку ей на плечо. – Но, когда в ЦУП принимали это решение, оно было верным.

– Я полечу к ним.

Все еще сжимая бумажку в руке, Паркер глубоко и медленно вздохнул.