Онлайн книга «Вычисляя звезды»
|
Я выпрямилась. Наконец путь к объятиям брата стал свободен. Он переложил костыль из правой руки и оперся левой сразу на оба, а я обхватила его обеими руками. Несмотря на то что на его гавайской рубашке был нарисован гибискус, пахла она лавандой. – Вот же раз! Да, я, оказывается, и впрямь соскучилась по тебе. – А ты похудела. – Он, прищурив глаза за очками, слегка отстранился. – Надеюсь, еще поговорим. – Разумеется, поговорим. Я отпустила брата и повернулась к невестке. Та, издав характерный только для нее звонкий, восходящий тоном смешок, сообщила: – А я планирую по самое нельзя загрузить тебя работой. Гершель тебя о таких моих намерениях, надеюсь, предупреждал? – Именно радиработы я сюда и прибыла пораньше. Только ради помощи вам, признаюсь, отпуск и взяла. * * * Я помню бар-мицву Гершеля. Он – на семь лет меня старше, и то празднество явилось одним из немногих ярких воспоминаний моего раннего детства, которые накрепко застряли у меня в мозгу. Или, по крайней мере, его части. Помню, как я вставала на цыпочки, силясь углядеть его поверх скамьи; помню, как он спотыкался чуть ли не через каждое слово, выполняя почетную роль мафтира[21]. Помню также, как чуть позже, полная в свои шесть лет веры в собственную непогрешимость, я заявила, что на своей бар-мицве уж нипочем подобной оплошности не совершу. Брат надо мной не смеялся, как посмеялись бы на его месте, пожалуй, все без исключения мальчики его возраста. Он сел и похлопал по дивану рядом с собой. Я опустилась рядом, а он мне объяснил, что девушкам бар-мицву устраивать не разрешается. Сейчас обычаи, конечно, значительно изменились к лучшему, но в 1934 году мир был именно таковым. Помню, я тут же разревелась, и он обнял меня. Тогда-то я и поняла, что значит старший брат. Кроме того, в первый раз осознала, что значит быть девушкой. * * * Сидели мы на скамьях. Шла бар-мицва Томми. Я хотела посадить Рейчел к себе на колени и сказать ей, что она может делать все, что соблаговолит, но не стала, поскольку вовремя осознала, что слова мои явятся ложью. Племянником я несказанно гордилась. В течение предшествующей недели он снова и снова практиковался в иврите. Очевидно, услышал от Гершеля историю о том, как тот на свою бар-мицву произносил мафтир с запинками. Томми допустить подобного не желал. Он заявлял это, поднимаясь бегом по лестнице. Он говорил это, вынося мусор. Он повторял то же самое, когда вместе со мной парил на планере над холмами и обозревал безбрежный океан чуть ниже и прямо по курсу перед собой. Когда его вызвали на биму[22], он выглядел щеголеватым молодым человеком в цивильном костюме с галстуком-бабочкой и аккуратно отглаженной молитвенной шалью, накинутой на плечи. Гершель, грохоча своими костылями и громко топая каблуками парадных туфель, ввалился в проход и последовал за Томми. Рядом со мной Дорис тихонько всхлипнула и прижала платок к глазам. Гершель без дрожи в голосе произнес: – Благословен будь Тот, кто освободил меня теперь от ответственности за него. Слава богу, в рукемоей уже был носовой платок, хотя очевидно было, что к концу службы понадобится новый, поскольку первый промокнет насквозь. Тут Томми расправил плечи и продекламировал: – Ло марбечем микол ха’амим чашак Хашем ба’чем, вайичбар ба’чем ки атем хахмат микол ха’амим… |