Книга Пташка, страница 222 – Ксения Скворцова

Они смотрели друг на друга один долгий миг.

– Все, что ты сказала тогда, – начал Бьярки, и голос снова подвел его, прервавшись. – Все это – правда. Трус, измывающийся над беззащитной девчонкой, вот кто я такой. Видят Небеса…

Он наконец отпустил ее руки, отступая, и Гнеду захлестнуло чувством невосполнимой потери. Она бесстрашно рванулась к Бьярки, но его взгляд, одновременно измученный и предостерегающий, остановил девушку в полушаге.

– Все, что я тогда сказала… В ложь легче поверить, когда она переплетается с правдой. Да, было всякое. Ты обидел меня, но нашел силы признать свою вину, и я простила тебя в тот же миг. Клянусь! – горячо проговорила Гнеда, и что-то неуловимо изменилось в очах Бьярки. Словно из лапы животного вынули занозу, и острая боль прекратилась. – Клянусь, я давно забыла о тех временах и помню иные твои поступки. Как ты избавил меня от позора на колядках. Как храбро сражался с сарынами, защищая свой город и семью. Как хотел взять меня в жены, невзирая на то, что был бы за это осмеян. Ты выходил меня из болезни. Ты хотел спасти меня из темницы и разыскал в плену у Брана, за что едва не поплатился жизнью. То, что ты сделал для меня, мог совершить только благородный, отважный, добрый человек.

Лицо Бьярки преобразилось изумлением, но он все еще внутренне боролся с собой, не решаясь верить.

– Почему ты отказала Ивару? – проговорил юноша так тихо, что она скорее прочла вопрос по движению губ.

Они безмолвствовали, стоя друг напротив друга, и Гнеде показалось, что тень Стойгнева крадется вдоль стен, прячась в темных углах.

– Знаешь, – наконец начала девушка, – ученый старец, заменивший мне отца, был переписчиком старых книг. Он рассказывал, что ему встречались диковинки, в которых сквозь верхние строки проступали иные, те, что когда-то были начертаны снизу. Оказывается, случалось так, что изначальные слова становились неуместными, а может, неугодными, и, соскабливая их, книжник наносил новые прямо поверх стертых. Но те, прежние письмена навечно въедались в кожу и были тут же, внизу. – Гнеда невольно коснулась правой рукой груди. – Так случилось и со мной. Может, ты станешь смеяться, но мне не забыть мига, когда ты в первый раз дотронулся до меня. Когда я в первый раз почувствовала твой запахи увидела цвет твоих глаз.

Бьярки смотрел на Гнеду не отрываясь, забыв дышать.

– Я до сих пор могу закрыть веки и ощутить яркий свет солнца и брызги на лице. Твой смех. Вкус давленой земляники. Это отпечаталось в моей душе навсегда. Навечно.

Бьярки судорожно сглотнул.

– Стойгнев был одним из немногих, кто проявил ко мне участие. Сострадание. Я много раз обманывалась в людях. Как бездомного щенка, меня достаточно было поманить пальцем и почесать за ухом. За одно это я готова была отдать душу.

Княжич казался тем самым новым словом, которое помогло бы мне вымарать тебя. Он был женихом, нареченным Яронеге в детстве, и мне чудилось, будто мы предназначены один другому судьбой. – Она усмехнулась и со стыдом опустила голову. – Я начала что-то понимать уже после твоего сватовства. Когда оправилась от болезни. Когда впервые призналась себе, что хочу увидеть тебя. – Гнеда вздохнула. – Там, на празднике Солнцеворота, ты поманил меня и, сам того не подозревая, подарил надежду, которой не суждено было исполниться. Ты возненавидел меня, а Стойгнев утешил. Он был рядом, когда ты гнал от себя.