Книга Пташка, страница 224 – Ксения Скворцова

Девушка поднялась на цыпочках, чтобы дотянуться до его губ, приоткрытых в удивлении, словно Бьярки до последнего не верил в возможность такого исхода. И Гнеда, воспользовавшись его замешательством, захватила власть над юношей. Растерянность боярина опьянила и вселила ложную уверенность в собственном всемогуществе, и Гнеда все меньше чувствовала себя отдельно от него, погружаясь в нечто бездонное, бесконечное, не имеющее ни названия, ни цвета, ни глубины.

– Станешь ли моей? Разуешь ли меня? – прошептал Бьярки, не выпуская ее из своих рук, но одновременно не решаясь пошевелиться, и Гнеда, возвращая его дыхание, быстро проговорила:

– Да, да, да…

Она робко и в то же время отчаянно поцеловала его в краешек рта, в нижнюю губу, наконец добралась до тонкой расселинки, трепеща от распирающего изнутри безудержного счастья, возбуждения и смелости. Гнеда не могла понять, почему Бьярки застыл в оцепенении, почему смотрит на нее испуганными глазами, почему не отвечает на ласку. Девушка чувствовала, что он прилагает все оставшиеся силы, зачем-то сопротивляется, хотя его тело гудит, как улей, полный разъяренных пчел.

Гнеда знала, что заслонка, которую Бьярки из последней мочи держал, вот-вот рухнет, и удвоила напор, прижимаясь, вминаясь всем телом, сведенная с ума его запахом, хлынувшим со всех сторон, жаром, мелкой дрожью, пробиравшей юношу с головы до ног.

Девушка коснулась губами шеи Бьярки, и он дернулся, на миг прикрыв глаза не то от боли, не то от удовольствия. Подчиняясь наитию, заставившему забыть о смущении, Гнеда обвила стан юноши руками, будто стараясь вобрать его в себя, влепить, сделаться с ним единым целым, и ощутила, как окаменели все его мышцы, как взмокла рубаха на спине.

И вдруг он оттолкнул ее. Не грубо, но беспрекословно, и внутри Гнеды с резким свистом лопнуло какое-то сухожилие, больно и гулко. Она попробовала рвануться обратно к Бьярки, но он выставил одну руку, не давая ей приблизиться, зажимая себе рот тыльной стороной другой, точно в попытке стереть с себя ее поцелуй, и это стоило ему таких усилий, что на лбу выступила испарина.

– Не так. – Боярин замотал головой, и пряди потемнели от пота. – Я справлю тебе самую славную свадьбу. Достойную княжеской дочери. Одену в самые дорогие наряды. О твоем пире будут слагать песничерез года. Я хочу, чтобы все видели тебя. Все, кто смел пренебрегать… Все станут свидетелями… Все убедятся…

Гнеда смотрела в его расширившиеся, почти безумные глаза и читала все, что Бьярки не сказал, каждое не произнесенное им слово. Что он хотел подарить ей, незаконной дочери, не знавшей ни отца, ни матери, не ведающей даже своего настоящего имени, первый в ее жизни обряд, введший бы Гнеду в мир. Родивший бы ее заново и честно в его семье. Приравнявший бы, наконец, к остальным людям. Он хотел сделать все по правде. Хотел отплатить за обиды, что нанес когда-то, за которые, уже получив прощение Гнеды, до сих пор не мог простить себя сам.

Бьярки все еще думал, что это что-то значило для Гнеды.

Странно, но она тоже так полагала. Совсем недавно. А теперь в одночасье поняла, что все это не несет никакого смысла. Что незаметно для себя обрела свободу. Что ценность имеет лишь он и она, их переплетенные руки, переплетенные взгляды, переплетенные души.