Книга Пташка, страница 219 – Ксения Скворцова

Бьярки провел пальцами по выпуклой вышивке, следуя за завитками.

Если приглядеться, можно было различить мелкие несовершенства – где-то стежки вышли неровными, где-то грубоватыми. Звенислава бы выполнила такую работу куда лучше, без огрехов.

Боярин поднес рубашку к лицу и, помедлив мгновение, закрыл глаза и втянул ноздрями воздух.

Чужой дом и намек на душицу, которой женщины обычно перекладывали сундуки. Уютный, летний запах. Но Гнеда пахла не так.

Злость переплелась в душе Бьярки с растерянностью и замешательством. Он сопоставлял между собой произошедшие события, вертел их, пытаясь приладить хоть какое-то объяснение, но ничего не склеивалось. Слабую надежду, забрезжившую на самом краю, Бьярки безжалостно задавил. Он не даст этому повториться.

Как Гнеда могла отказать Ивару? Разве не его она хотела? Почему, когда ей в руки пришла долгожданная возможность сделаться княгиней, получить богатство, знатность, восстановление попранного имени ижеланного мужа, Гнеда отвергла ее? Мог ли тот знатный сид, что приезжал в Стародуб, предложить ей лучшую долю? Но если судьба Гнеды лежала во владениях сидов, почему она до сих пор оставалась в Залесье?

И самое главное, для чего Гнеде понадобилось делать этот странный подарок? Что ей могло быть после всего до Бьярки?

Ответ лежал на поверхности, но юноша не мог позволить себе надеяться.

Была ли это вызывающая жестокая дерзость или нарочный предлог, который девушка сама вложила ему в руки? Бьярки не мог сказать. Но решил узнать правду, чего бы это ни стоило.

Наступила ранняя осень, и, хотя вечера были еще теплые, пропахшие дымом и яблоками, сырые туманы, поднимавшиеся от реки, не давали засиживаться допоздна.

Ночь постепенно густела, и в вышине уже напружинилась белая кибить^[166] месяца. Темные очертания Вежи были отчетливо видны на синем, убранном ранними звездами небе, и Бьярки остановился, глядя на тусклый желтоватый огонек окна. Когда две ночи назад испуганная женщина с худыми руками в синеватых жилках скороговоркой пробормотала, что Гнеда больше не живет в ее доме, боярин едва не потерял почву под ногами. Всю дорогу он готовился к встрече, тщательно укладывая правильные и до вершка отмеренные слова, словно стрелы в берестяной тул, древко к древку, и, еще не постучав в дверь, уже натянул невидимую тетиву.

Непомерное напряжение, не нашедшее выхода, обессилило его. Те несколько мгновений, пока Бьярки полагал, что Гнеды больше нет в Залесье, вымотали, как хорошая вылазка сарынов. Но и облегчение, последовавшее за скомканным объяснением, что девушка вернулась в родные Переброды, оказалось неимоверным. Не все было потеряно.

Он видел Вежу в первый раз, но сразу проникся ее мощью. Громада, зиждившаяся над миром со времен Первых Князей, задолго до его, Бьярки, рождения, и, вероятно, просуществующая еще немало лет после его смерти, не могла оставить равнодушным. Что-то в ее спокойной крепости, в снисходительной жесткости внушало уважение. У этого места была своя собственная, не зависящая от людей воля, и она вызывала почтение.

В ночной тишине мягко прошуршали по песку копыта Гуляя. Оба они – человек и конь – одновременно замерли, и Бьярки бесшумно соскользнул вниз. Привязав лошадь, юноша взошел по щербатым ступеням и остановился напротив тяжелой двери. На уровне егоглаз висело большое железное кольцо. Бьярки потянулся к нему, и ржавые струпья сухо царапнули пальцы. Он стукнул, и гулкий звук нехотя потек по холодному нутру Вежи. Не дожидаясь его окончания, боярин ударил еще два раза, сильнее и нетерпеливее.