Книга 54 по шкале магометра, страница 88 – Мария Папкова, Елена Станиславская, Александр Добсон, и др.

Завершив работу, Марат посмотрел на часы: 6.66. Он оглянулся. Старый дед сидел в кресле, неестественно свесив голову.

На втором этаже дома, в дальней комнате плакала разом помолодевшая няня. Ей предстояло опекать нового, слишком юного, наследника.

Прогноз погоды не обманул – к семи вечера морозную синеву исполосовал снег.

Чагин нацепил ошейник на маленькую, вредноватую (Чагин нехорошо думал о ее родословной), кривоногую собачку, и вывел ее подышать перед сном.

Снег беспорядочно метался, как и должно быть при порывистом ветре. Бил по глазам, от хлестких и довольно болезненных ударов наворачивались слезы.

Чагин морщился, прятал лицо, прикрывался поднятым воротником, но добросовестно дожидался, пока собачка дотошно обнюхает очередной столб и ответит на послания, скопившиеся на столбе с последней прогулки.

Скоро неба стало не видно. И земли тоже стало не видно. На улице быстро расходилась, распоясывалась солидная вьюга, когда снег летает вокруг охапками, а ветер, внезапно меняя направление, прицельно швыряет эти снежные охапки то в лицо, то за воротник.

Фонарный свет над тротуаром, – жиденький, грязноватый, обычно ругаемый за тусклость, в хорошую погоду прямо-таки презираемый, – неожиданно замигал, потом восстановился, дав Чагину время подумать о том, как же все-таки хорошо, когда в метельную ночь есть над головой хотя бы такие задохлые источники света, а то бы совсем ничего было не разобрать, хоть вой. Потом, дав несколько стробоскопических вспышек, свет отключился, оставив в исхлестанных снегом глазах Чагина негатив застывших в воздухе точек. А потом фонари опять зажглись, но теперь уже горели неровно, с перепадами яркости. Впрочем, благодарному Чагину и этого оказалось достаточно, чтобы, подергивая за поводок псинку, тоже, кажется, напугавшуюся неожиданно приключившейся темноты, добраться до дома, до горячего чайника, до рот-фронтовской халвы в шоколаде, и, сидя за чаем, вытирая с бровей остатки уличной непогоды, выдохнуть.

Позже, уже улегшемуся, удобно умостившемуся между сном и явью Чагину вспомнилась эпических масштабов, как ему хотелось думать, вьюга. Немедленно возникла перед глазами картинка остановившегося в воздухе снега. Это понятно, – сонно бормотала Чагину одна (соглашательская) часть мозга, – когда свет мигает, то движение кажется прерывистым. А другая часть мозга (скептическая) нашептывала: фигня! какая же фигня! копай глубже!

Куда копать, Чагин не решил, и уснул.

Даже во сне мозг не перестает работать полностью, поэтому наутро Чагин проснулся с ощущением совершенно ясногопонимания какой-то сложной, но пока неизвестной задачи. Рассеянный, он прослонялся до вечера, благо – суббота, пока неожиданный телефонный звонок не подтолкнул его к решению. Сам разговор значения не имел, совершенно обычный разговор двух скучающих знакомых, попеременно вздыхающих о том, как было раньше, когда у них была жизнь, а не то, что сейчас. Но на слове "жизнь" скептическая половина Чагинского мозга сказала: "Вот оно, бери!"

И Чагин взял, как никогда до этого.

Сначала он взял карандаш и блокнот, и долго рисовал каракули. Потом написал формулу, а сразу следом – другую. Потом он сказал "погоди-ка, я перезвоню", и нарисовал еще каракулей. А потом он понял.