Книга Убить вампира-завоевателя, страница 157 – Карисса Бродбент

Мало сказать, что нити сместились. Они изменились, став вдруг более живыми, чем были прежде. Каждая из них вела к новому источнику – к их единственной настоящей властительнице.

Только Прядильщица могла коренным образом изменить нити жизни, и больше никто.

– А ты, сестра, всегда была слишком поспешна в принятии решений, – произнес низкий мелодичный голос.

Этот голос нес в себе оттенки всех возрастов, наложенные один на другой: начиная с детского и кончая старческим. В этом голосе, как и в неведомом, ощущалось постоянное движение.

Я заставила себя поднять голову и чувствами потянулась к ней – моей богине Аседже, моей Прядильщице.

Весь мир склонился к ней. Нет, он потек через нее, словно она держала на ладони каждое ощущение, стихию и крупицу времени. Если красота Ниаксии завораживала и пугала, в красоте Аседжи ощущалось постоянство и устойчивость. Чем-то ее красота походила на линию горизонта, где каменная поверхность суши встречается с морем. У нее была нежная кожа, суровые черты лица, словно высеченного из камня. Большие белоснежные глаза заволакивал постоянно колышущийся туман. У Аседжи было три пары крыльев, и каждое позволяло заглянуть в таинственный вариант будущего, прошлого или настоящего, увидев заснеженные небеса, бурное море или пожарища павшего королевства. Она явилась в простом белом платье, шлейф которого трепетал на легком ветру. На каждой руке было по десять пальцев, и она слегка шевелила ими. Символы на пальцах обозначали судьбы, а от самих пальцев тянулись нити света. Подобно тому как луна движется вокруг земли, вокруг богини двигались нити судьбы.

Ниаксия зловеще улыбнулась.

– Здравствуй, Аседжа. Давненько мы не встречались.

– Жаль, что при нашей встрече у тебя в руках оказалась голова моей давней и верной служительницы.

Ниаксия перестала улыбаться.

– Припоминаю, как однажды мы встретились, и в твоих руках была голова моего мужа.

В воздухе сильно похолодало. Грозовые тучи закрыли небо.

В сущности Аседжи появилось раздражение. Картины судебна ее крыльях помрачнели и теперь показывали холодные ночи и тлеющие среди пепла угли.

– Сестра, мы с тобой не раз это обсуждали, – сказала она.

– Наверное, теперь ты скажешь, что наши обсуждения будут и дальше продолжаться, – скривив губы, резко бросила ей Ниаксия.

– Да, – ответила Аседжа. – Ожидаю, что так оно и будет.

– Может, тебе не мешает наконец на собственной шкуре испытать скорбь, – в том же тоне продолжала Ниаксия, насмешливо глядя на голову Зрящей матери. – Чего ты жалеешь эту ведьму? У тебя их тысячи. А у меня был только Аларус и больше никого.

Помню, какой стыд испытывала я из-за того, что мне никак не удается забыть свои горести пятнадцатилетней давности. Но сейчас в нескольких шагах от меня стояла могущественная богиня, способная потрясать миры. Ее скорбь длилась не пятнадцать, а две тысячи лет и все равно оставалась такой же незаживающей раной.

Душевная боль, разлитая в воздухе, сменилась гневом. Безупречно красивое лицо Ниаксии скорчилось в злобной гримасе.

– Весь ваш Белый пантеон изгнал мой народ. Вы охотились на них, как на зверей, убивали их. Одна я защищала Обитры, тратя все свои силы.

Аседжа спокойно смотрела на нее.

– Я любила Аларуса, как брата, – сказала она. – Я никогда не ссорилась с твоим народом. И тебя, Ниаксия, защищала от незаслуженных обвинений. Я не оправдываю действия Белого пантеона. Но это…