Книга Пепел короля, проклятого звездами, страница 239 – Карисса Бродбент

Я стыжусь самого себя.

Я вспоминаю каждое слово, сказанное мной. Каждую гримасу боли на ее лице.

Я не звал ее в свою жизнь. Она сама постучалась в мою дверь. Сама находила причины остаться.

Мысль о пустой спальне в пустом замке ударяет по мне, и это куда болезненнее любых ран, полученных в сражениях.

Нужно было отправиться следом, догнать ее. Нужно было обрезать нить, выдернутую из шпалеры моей жизни, заделать брешь в доспехах. Так поступил бы мой отец. Так поступил бы каждый король ночерожденных, правивший до меня.

Но она посмотрела мне в глаза и спросила, оставлю ли я ее в покое, если она уйдет. Спросила, заработала ли она такое право годами любви и совместной жизни.

Я сказал ей: «Ты вольна уйти, когда пожелаешь. Ты слишком высокого о себе мнения, если думаешь, что я стану тебя преследовать».

Большая часть того разговора забылась, превратившись в поток жестоких слов, лившихся из меня. Но свой ответ я запомнил дословно.

Здесь, окруженный магией, созданной ей для меня, я больше не мог лгать. А это было самой настоящей ложью, к тому же по-детски глупой.

Здесь я не мог лгать самому себе.

Она ушла и не вернется.

И даже если я ее найду, то не смогу убить.

Меня изумляет слабость признания, сделанного себе. Я ошеломлен. Я ненавижу себя за это.

И вместе с тем я знаю, что, стоя над ее мертвым телом, возненавижу себя еще сильнее. Я думаю о другой темноглазой женщине, бывшей королеве. Она была добра ко мне, когда я того не заслуживал. Ту женщину я не пощадил, и сейчас это вызывает у меня сожаление. Правда, недолгое.

То, что я испытывал к Алане, было… и есть куда значительнее чувства, однажды испытанного к едва знакомому великодушному врагу. Мое тело вздрагивает при мысли о том, какая рана осталась бы у меня в душе после ее смерти.

Я заставляю себя подняться с колен. Мои руки изрезаны так сильно, что кровь заливает символы заклинаний. Часть крови попала на лицо и жжет глаза.

Я смотрю на красоту, окружающую меня. Эта крепость воздвигнута, дабы стать вместилищем такой силы, какой не было ни у одного короля, правившего до меня, будь то ночерожденные или короли других домов.

А я терзаюсь из-за какой-то человеческой женщины.

Усилием воли я загоняю стыд и душевную боль в далекий темный уголок сознания, куда я никогда не загляну.

«Отпусти ее», – говорю я себе.

«Она ничего не стоит», – уверяю я себя и убираю руку.

Меня мутило. Я не сразу сообразила, что стена уже опустилась, и я вместе с ней упала на пол. Я обнаружила себя стоящей на четвереньках. Желудок все-таки не выдержал, и меня начало выворачивать. Но изнутри вышло лишь несколько струек зловонной жидкости.

Я вытерла рот и подняла голову.

Из всех преград осталась одна колонна. Пожалуй, называть ее колонной – преувеличение. Просто обелиск. Символы на его поверхности несколько отличались от остальных в зале, хотя я и не смогла бы выразить суть этого отличия. Пожалуй, они были нанесены уже не с такой тщательностью. В кружках уже не было прежней безупречности. Ночной огонь приугас. А может, мне это просто показалось? Красное мерцание символов стало более зловещим и по ритму совпадало с ударами моего сердца.

Отцовские воспоминания жгли мне жилы. Ужасающее противоречие его чувств к моей матери: любовь вперемешку с отвращением. Я ненавидела себя за то, что чувствую это.