Книга Змейка и крылья ночи, страница 82 – Карисса Бродбент

– Орайя, все наши жизни дешевы. Людей. Вампиров. Даже богов.

Он произнес это с каким-то сожалением, словно удивляясь, что приходится объяснять столь очевидное.

Верно. В Доме Ночи смерть была повсюду. Родители убивали детей. Дети убивали родителей. Любовники по ночам лишали друг друга жизни, заходя слишком далеко в пароксизмах страсти. Даже истории наших богов были зловещи: мелких божеств часто убивали просто ради забавы. Ночерожденные выковали своих подданных и их клинки из стали – жесткими, холодными и безжалостными.

Такова жизнь. Может, это со мной что-то было не так, если я с таким трудом ее принимала. Трудно было выковать из себя этот клинок. Может, это потому, что я была и не человеком, и не вампиром, и потому, что, стоя на этой границе, я отчетливо видела, как разительны отличия.

– Вампиры умирали хотя бы ради чего-то, – сказала я.

– Мы все ради чего-то умираем. И вампиры, и люди.

Такой ответ я не принимала. Ни за что. Если я погибну на Кеджари, то, по крайней мере, я пошла на турнир по собственной воле. Но те люди? Ради чего погибли они? Ни ради чего. На потеху нашей кровожадной богине и нашему кровожадному народу. Я такую жизнь выбрала, но тот ребенок – нет.

Винсент был прав: Дом Ночи не уважает ничью жизнь, но, совершенно очевидно, одни жизни он ценил больше других.

Я попыталась на этом остановиться. Не получилось. Слова вылетели раньше, чем я смогла себя сдержать.

– Это могла бытья. Та девочка. Я могла быть ей. Об этом ты не думаешь?

Винсент потемнел лицом, словно грозовые тучи забрали невозмутимое спокойствие луны.

– Орайя, ты никогда бы не могла быть ей.

– Я…

Человек. Я очень редко говорила ему это слово. Никогда не произносила вслух. Как будто это было какое-то грязное определение, которое ни один из нас двоих не хотел использовать.

– Ты не такая, как они, – властно перебил он. – Ты никогда бы не могла быть ей.

Винсент ошибался. Я это понимала, как понимала и то, что говорить это вслух нельзя.

Он подошел ближе. Тени у него во взгляде стали глубже, ожесточеннее.

– Змейка, ты хочешь изменить этот мир? Тогда карабкайся по своей клетке вверх, пока не окажешься так высоко, что никто не сможет тебя поймать. Сломай прутья и преврати их в свое оружие. Ничего нет острее. Я знаю, потому что я это проделал.

Я привыкла видеть Винсента-короля, Винсента-отца, но такой вариант я видела редко: Винсент-революционер. Порой легко бывает забыть, что он переделал это королевство. Он знал, что значит жаждать перемен.

– Без власти ты в этом мире ничего не добьешься, – сказал он. – А власть требует жертвы, настойчивости и безжалостности.

Его взгляд погрузился куда-то в тень позади меня, – возможно, Винсент думал о своем восхождении к власти и обо всем, что власть у него забрала. Я знала, что он тоже многим пожертвовал. Но в результате стал самым могущественным королем, которых видывал Дом Ночи. Он смог сделать это королевство таким, каким хотел.

«Без власти ты в этом мире ничего не добьешься».

Вот именно. И в хорошем смысле, и в плохом. Пожалуй, единственная польза от моего гнева была в том, что он меня подстегивал. Нужно было оставаться собранной.

Я сглотнула и опустила голову:

– Знаю.

Власть. Это слово напоминало обо всех вопросах, на которые у меня так и не было ответов. Я потерла кончиками пальцев, занывших при воспоминании о моем неловком, кратком выплеске магии.