Книга Змейка и крылья ночи, страница 137 – Карисса Бродбент

И там, в его глазах, я нашла истину, которая должна была бы меня сломить.

Да, мы могли убить друг друга прямо здесь. Мы отдавали себя друг другу.

Но ни один из нас не собирался этого делать.

– Нет, –прошептала я. – Я не боюсь.

Я не заметила, что мои губы улыбаются, пока его большой палец не двинулся дальше, ощупывая очертания этой улыбки, словно чего-то заслуживающего благоговения.

– Орайя, ты убьешь меня?

Я не убежала. И не отшатнулась. Вместо этого раскрыла ладонь и положила ему на грудь.

И даже сама удивилась, когда ответила:

– Не сегодня.

Его рука соскользнула с моего лица и смахнула мне со щеки случайную прядь черных волос, отведя ее в сторону. Его пальцы запутались у меня в волосах – стиснули их, но не тянули, словно он пытался уговорить себя выпустить их и не мог.

– Ты меня уничтожишь.

Я видела его в этот самый момент. Желание. Страсть.

И знала, что для вампиров значит желать такую, как я. Настолько хорошо знала, что это должно было заставить меня немедленно бежать.

Но еще более пугающим, чем его желание, было желание мое. Я чувствовала, как этот зов эхом отдается в биении сердца. Оно было столь сильным, что когда он наконец меня отпустил – когда я наконец отступила и отвернулась, не говоря ни слова, – мне пришлось сопротивляться побуждению слизнуть его касание с кончиков своих пальцев.

Может быть, на вкус оно оказалось бы металлическим и горячим, как кровь.

После пира мы с Райном вернулись в те же апартаменты. Конечно, просто по привычке. Но остановились у двери и посмотрели друг на друга, думая об одном и том же: оставаться вместе нам было неразумно.

– Может быть, будет безопаснее держаться рядом, – сказал Райн. – Если хочешь.

Я сказала себе, что он прав. Что еще один день было бы хорошо оставить его при себе. Для защиты от остальных. Для защиты от него, когда я смогу держать его в поле зрения.

Вздор, конечно. По крайней мере про себя я все понимала.

Я распахнула дверь.

– Если боишься спать один в пустых апартаментах, так и скажи, – ответила я, и больше мы об этом не заговаривали.

На самом деле я хотела остаться. Мысль о том, чтобы бросить его и побыть одной, отзывалась в груди дергающей болью. И в нем я видела ту же боль, когда смотрела, как в ту ночь он складывал оставшиеся вещи Мише, убирал испачканные кровью простыни, которые мы не успели сложить до Полулуния. Мы запихали вещи в сумку, которую не взяла с собой Мише.

Когда он закончил, я осталась с ним в гостиной, вместо того чтобы пойти к себе в спальню и молча сидеть там.

Знать, что с тобой кто-то есть, – это немало. И мне кажется, он это чувствовал так же, как и я, потому что тоже не ушел. В тот день мы спали на диванах и креслах, но ни один из нас не произнес ни слова недовольства из-за того, что после пробуждения ныло все тело.

На следующую ночь я его тоже не убила.

И через одну.

Я не убила его ни в один из бесчисленных, нарочно выверенных моментов, когда он оставлял себя без защиты.

Я не убила его, даже когда на следующий день, проходя мимо его спальни, обнаружила, что, проявив то ли исключительное доверие, то ли исключительную глупость, он оставил дверь приоткрытой.

Заглянув в щелку, я увидела, как он растянулся на кровати и его тело подсвечивается легким мерцанием ламп в гостиной и полоской дневного света, проникшей через зазор в гардинах, – четко различимые теплые и холодные оттенки вырисовывали каждую впадинку и неровность обнаженных мышц. Он спал, раскинув руки и ноги, но все равно умудрялся выглядеть как-то романтично, словно скульптура мастера. Вот только эта скульптура громко храпела.