Книга Мать смерти и рассвета, страница 261 – Карисса Бродбент

– Хелена, тебе прекрасно знакомы обстоятельства, стоящие за той трагедией, – тихо сказал Ия. – Максантариус тут ни при чем. Ответственность за Сарлазай в равной степени, если не в большей, лежит на нас.

– Согласна, – признала Хелена. – Во время войны положение всегда выглядит отчаянным, и мы более охотно идем… на крайние меры, когда нам их предлагают.

Ее взгляд скользнул по мне, и я прочитал в нем извинения и сострадание.

– Решайе был крайней мерой, Максантариус. Мы не должны были допускать его использования.

– Я понимаю всю важность того, что вы собираетесь мне доверить, – сказал я. – Не только для Орденов, но и для Ары. Пока эта власть будет в моих руках, я позабочусь о том, чтобы ничего подобного больше не повторилось. Я не могу обещать, что стану идеальным лидером. Но я обещаю изо всех сил постараться вывести нас из этой передряги, сохранив в целости нашу страну и души.

Я сам удивился, услышав такую убежденную речьиз своих уст. Но когда я ее произносил, я верил каждому слову, до единого.

Какой смысл обладать такой властью, если не использовать ее для улучшения мира?

«Ничего не делать – особая привилегия», – однажды сказала мне Тисаана.

Хелена глубоко вздохнула.

– Я возлагала на нее большие надежды, – пробормотала она себе под нос, затем повернулась ко мне. – Я присваиваю тебе титул верховного коменданта, Максантариус Фарлион. Носи его с честью.

ТИСААНА

Никаких торжеств по поводу официального присвоения Максу титула Совет устраивать не стал. Все понимали, насколько мрачное это событие. Поздравления и добрые пожелания произносили шепотом, как соболезнования на похоронах.

Я крепко обняла Макса и долго не отпускала, а он не протестовал.

Ия настоял, чтобы Макс обратился к толпе у дворца.

– Людям нужно услышать тебя, – сказал он. – Им нужен лидер.

Я думала, что Макс будет возражать. Но он выпрямился, посмотрел с балкона на собравшихся внизу и тихо произнес: «Хорошо», словно говорил сам с собой. Ия открыл стеклянные двери на балкон. Макс подошел к ним, но в проеме остановился и бросил на меня неуверенный взгляд:

– Стоит ли мне смущаться из-за… – он неопределенным жестом указал на себя, – своего вида.

– Нет, – уверенно ответила я. – Даже не вздумай. Ты выглядишь так потому, что был с ними, помогал пострадавшим.

– Не в одиночку. – Он коснулся костяшками пальцев моей щеки. – Пошли вместе.

Я покачала головой, но он настаивал:

– Ты моя соратница. Меня не волнуют традиции.

Хотелось отказаться – чужая для меня страна, и вообще это не мое место, – но как я могла, если он так на меня смотрел?

Мы появились на балконе, держась за руки, и, когда мы проходили через двери, я украдкой бросила на Макса быстрый взгляд.

Взъерошенный, грязный, потный, окровавленный. Я чувствовала, как дрожит его рука, вцепившаяся в мою, словно рука утопающего в спасительный плот. Но солнце освещало его профиль с высоко поднятым подбородком, а глаза смотрели вперед ясным и уверенным взглядом. Он был прекрасен и совершенно не походил на нетрезвого мужчину, с которым я давным-давно встретилась в саду. И однако…

Макс взглянул на меня, и его губы дернулись в нервной улыбке. Начиная с левого уголка. И однако, он оставался прежним – все лучшее в нем.

Макс подошел к перилам, и в толпе внизу повисла тишина. Он так и не отпустил мою руку, и мы стояли бок о бок, как равные, перед морем чужих мне людей – перед Арой. Эта страна спасла меня, а затем прокляла. Использовала меня и освободила. Когда я впервые попала сюда, мне казалось, что все здесь отличается от моей родины. Но сейчас собравшиеся внизу смотрели на Макса так, как мои люди смотрели на меня.