Книга Ночная радуга, страница 234 – Жанна Володина

— Почти получилось! — встреваю я в диалог. — Если бы она не заболела…

— Вряд ли, — мягко возражает Никита. — Рита всю жизнь возле меня. Она мне как сестра.

— Остались только я и Тася… — отец жестами просит у меня разрешения закурить. — Кто может рассказать тебе правду. Но я не хочу этого делать.

— Почему? — мрачнеет Никита. — Вы боитесь меня огорчить?

— Бог тобой! — грусть в глазах отца физически ощущаема. — Лет тридцать назад я бы этого боялся… А сейчас я боюсь сломать тебя.

— Я крепкий, — возражает Никита, беря меня за руку.

— У меня только информация, — вздыхает отец, допивая коньяк. — Но я уверен, что и доказательства есть. Но не у меня. Я всегда знал, что они есть. Но не давал никому ими воспользоваться. Сможешь достать — забирай…

— Папа! — вырывается у меня. — Да говори же!

— А вот этого я боялся… — отец подливает себе коньяк. — Я так боялся, что ты его полюбишь… а он раздавит тебя своей ненавистью. Или наоборот… Он полюбит тебя, а ты уничтожишь его своим равнодушием. И тогда я не сдержу слово, данное Алексею. Очень хотелось сдержать, хотя… Я ему уже ничего не должен. Совсем ничего.

Наступает тишина. Я больше не вмешиваюсь в разговор. Никита гладит мою руку, лежащую на столе. Отец смотрит на наши соединенные руки и начинает говорить:

— Ты выбивал дверь в кабинет отца до тех пор, пока тебе не помогли ее открыть?

— Да… — хрипло отвечает Никита, сжимая мою ладонь.

— Потому что цельная дверь из массива дуба была закрыта изнутри, — констатируетмой отец, Никита кивает.

— Отец закрылся и застрелился, — Вяземский впивается острым взглядом в моего мужа.

Еще одно хриплое «да».

— А где его прощальное письмо? — мой отец не спускает с Никиты глаз.

— Его не было, — отвечает Верещагин, сглатывая, как при больном горле.

— Оно было, — резко отвечает отец. — Ты сам слышал выстрел?

— Нет, — Никита отрицательно машет головой. — Выстрел слышала охрана. А меня позвала Злата. Откуда вы знаете о прощальном письме? Это предположение?

— Нет. Это факт. Я его видел и читал, — отец устало откидывается на спинку стула.

— Как?! — выдыхаю я.

— До того, как уехать к себе, Алексей был у меня. Во всем признался. Просил прощения. Я не смог его простить, — как-то буднично отвечает мой отец, словно перечисляет блюда из меню в ресторане.

— Простить за что? — так же спокойно переспрашивает Никита, и только по легкому дрожанию его руки, держащей мою, я понимаю, что он волнуется.

— За то, что он сделал с Ковалевскими, — тихо говорит мой отец.

— Это он? — Никита резко и надрывно кашляет. — Но почему?

— Причин десятки, — тон отца становится резким. — Его финансовые махинации. Его отношения с Ириной Ковалевской. Его преступление, в результате которого погибли Рэм и Ирина. Его попытка подставить под всё это меня. У него получилось. Почти. По крайней мере, ты поверил. И веришь долгие годы.

— Мой отец убил Ковалевских? — Никита отпускает мою руку, но я сама хватаюсь за его ладонь обеими руками, как маленькая девочка.

— Отравил, — уточняет странно равнодушный отец. — Но, возможно, это был не он. Но тебе от этого легче не станет.

— Вы хотите сказать… — Никита замолкает.

— Я не хочу сказать. Я говорю, — отец, наконец, меняет безразличный тон, в голосе появляются досада и даже боль. — Я никогда не был любовником твоей матери. Но… Она была моей девушкой. Сорок лет назад. Она бросила меня ради более перспективного Алексея Верещагина, моего друга. Я женился почти на десять лет позже. На Лериной матери.