Книга Вернуть мужа. Стратегия и Тактика., страница 219 – Жанна Володина

- Как вы думаете, Михаил Аронович, ревность ведь не обязательно признак любви? - внезапно даже для самой себя спрашиваю я.

Врач сочувственнокачает головой, словно понимает причины моего беспокойства:

- Не обязательно, Варенька, не обязательно, вы правы. Иногда это попытка развлечься, некий азарт. Психология, природа у ревности сложная. Я считаю ее деструктивным, эмоционально-негативным состоянием. Она результат расхождения представлений о том, как есть и как должно быть. Вы о себе, простите, или о Максиме?

- О нас, - отвечаю я. - Если вообще еще есть это "нас".

- Оно всегда будет, слишком много у вас связано друг с другом. Столько лет жизни не вычеркнешь просто так. Поверьте человеку, любовь которого почти равна длине его жизни.

- Вы очень любили ее? - тихо спрашиваю я старого друга моей любимой бабы Лизы.

Михаил Аронович широко мне улыбается, улыбка эта преображает его морщинистое лицо, делая молодым и привлекательным:

- Почему любил? Люблю. Что изменилось? Она ушла чуть раньше. Я уйду чуть позже. Это ничего не меняет.

- Вы ревновали ее? - спрашиваю, почти не надеясь на ответ. Бабушка не одобрила бы такого личного вопроса. Но я привыкла считать Михаила Ароновича почти дедушкой.

- Да, - спокойно отвечает старик. - Но было это очень глупо, в раннем детстве. Потом, поняв, как она умеет любить... Не меня, другого, я понял и себя. Это трудно объяснить. Но против такой любви время и другие люди бессильны. Как бы пафосно это ни звучало, бессильны войны, революции, болезни, смерти.

Люди и время бессильны против такой любви... Как точно сказано. И вовсе не пафосно.

Мы пьем чай с тающим во рту коньячным тортом. Георгоше на пенсии точно надо открывать свою кондитерскую.

- Как  у вас дела? Как здоровье? - ласково спрашиваю я друга.

- Все прекрасно, Варенька, спасибо! - энергично откликается на мой вопрос Михаил Аронович. - В пределах стариковской нормы. Я ж дедушка.

- А вы знали моего дедушку? - решаюсь спросить и об этом.

Михаил Аронович, помолчав, отвечает:

- Знал, Варя. Конечно, знал. Он жил с Лизой в этом доме.

- Вы расскажете мне... - начинаю я, но сосед меня перебивает:

- Меня тут пригласили в одну школу. Как ребенка войны, рассказать о моем отце и том времени. Вот думаю - идти или не идти?

- Конечно, идти! - восклицаю я. - О вашем отце должны знать. Я помню, как любила о нем слушать. Он настоящий герой, спасший столько человек и в госпитале, и в концлагере. Вы из-за него врачом стали?

- Да. Я врач в четвертом поколении, представляете! - важничает Михаил Аронович и достает фарфоровую фигурку. - Смотрите, Варя, коллега подарил. Вы ж поэму наизусть знаете?

Теркин. В зимнем обмундировании, с гармонью, сидит на привале, делает самокрутку. В левой руке кисет. Густая каштановая челка поднялась волной под сдвинутой набекрень шапкой с красной звездой.

На бис декламирую, радуясь возможности вспомнить:

А гармонь зовёт куда-то,

Далёко, легко ведёт…

Нет, какой вы все, ребята,

Удивительный народ.

Хоть бы что ребятам этим,

С места – в воду и в огонь.

Всё, что может быть на свете,

Хоть бы что – гудит гармонь.

Выговаривает чисто,

До души доносит звук.

Опьянев от второго куска торта смело напоминаю:

- Что насчет конверта? Вскрываем? - и мы идем в кабинет.

- Я хотела все вернуть, - говорю я столу-императору, грифонам на подлокотниках кресел и сейфу-тайнику.