Книга Ключ к счастью попаданки, страница 7 – Светлана Машкина

— Сиротинушка ты тупенькая! Да как тебя из дому родному выпускать? — причитала Феня.

Кажется, сейчас Феня по-настоящему меня пожалела. В первый раз.

Я осторожно оттолкнула от себя дохлую курицу. Одного не понимаю — зачем меня вообще куда-то выпускать? Оставьте здесь.

— Феня, а чего ты меня с ножом испугалась? — спросила я, пользуясь случаем.

— Дык где видано, чтобы баба куру резала? Грех великий, боги не простят.

Ага, теперь понятно. Надо было сразу сказать, что нельзя, всё равно я на этот ужас не претендовала. Надеюсь, это все запреты? Или ещё есть?

Ощипывать кур всё-таки пришлось, потому что Феня, хоть и подобрела немного, но не настолько, чтобы оставить меня без дела. Наверное, руки Ульяны сами вспомнили, как это правильно делать, и я, преодолевая брезгливость, вполне успешно выполнила работу.

Пекас уехал в город, Феня поставила тесто на пироги, а меня посадила рядом — чистить овощи. Продукты в этом мире были почти все знакомые, и я немного успокоилась. Во всяком случае, еду я приготовить смогу — уже хорошо.

Надо же осваиваться на новом месте. В памяти Ульки остались какие-то смутные разрозненные воспоминания. Я вспомнила, как расположен двор и какую домашнюю работу я делала. Почему-то самую простую, ничего, что требовало мыслительной деятельности, Феня мне не доверяла.

Смутно помнила какого-то рыхлого светловолосого парня, которого Улька и боялась, и ждала одновременно. Как бы узнать — кто он? Напрямую спросить я опасалась.

Ещё глубоко в заколках памяти был пожар. Но едва я попыталась вспомнить хоть какие-то подробности, виски прострелило резкой болью. Я вскрикнула и выронила нож, которым чистила морковку.

— Ты чего? Порезалась? — спросила Феня.

Я кивнула. Боль прошла, но вспоминать пожар больше не хотелось.

— Феня, а какой сейчас год? — спросила я.

Феня поправила на голове платок, посмотрела на меня с подозрением:

— Ты уж совсем-то дуру из себя не строй, — сердито сказала она. — То курей боишься, то про год спрашиваешь. И разговаривать стала больно много, как я посмотрю! Раньше, бывало, за день трёх слов не скажешь, а тут прям рот не закрывается!

Интересно, почему Улька была такой молчаливой? Боялась лишний раз обратить на себя внимание? Но Феня, хоть и слишком строга, в душе не злая — пожалела же меня почему-то.

— Феня, я не помню, — жалобно прошептала я. — Что-то помню, а что-то нет.

Я опустила голову, показывая ей подсохшую царапину.

Вчера вечером Феня смазала ранку густой, остро пахнущей мазью. Я попыталась сопротивляться — кто знает, чем она меня мажет по открытой ране, но Феня подзатыльником в зародыше прекратила мой протест. Это по больной-то голове! Сопротивляться я перестала.

— Ой ты, беда какая! — расстроилась Феня. — Не иначе, когда ударилась, внутри головушки что-то повредилось.

Она отряхнула от муки руки и внимательно меняоглядела. Покачала головой, вздохнула, опять взялась за тесто.

— Год нынче три тыщи пятый, последний летний месяц. Живём мы с тобой в селе, живём справно, потому что дед твой — мужик умный и работящий. Дом у нас свой, в поле есть большой надел. Мы его в аренду сдаём — много ли на троих надо, а деток мне великие боги не дали, — всхлипнула Феня.

Жаль, но, думаю, ждать потомства ей уже поздно — возраст. Всё-таки не так много лет отпущено женщине для рождения детей.