Книга Поймать океан, страница 218 – Виктория Войцек

– Я рада, что она не твоя. – И сделала мне еще больнее. – Я выбрала ей имя, – как бы невзначай добавила она, вновь погладив живот и оставив на платье след запекшейся крови. – Человеческое. Но я тебе не скажу.

Она посмотрела на меня пронзительно, а я, кажется, ничего не ответил, только пожал плечами: как знаешь. Да, солнце, меня задело. Будто мне не сотни лет, а снова тринадцать и какая-то мелкая лысая дуреха хохочет надо мной. Я чуть не сказал: «А вот я хочу, чтобы она была моей. И ты». Но не смог. Наверное, просто понял, что она такая – и именно к такой я когда-то привязался.

– Беги, – посоветовал я, приобнимая ее за плечи. – Наверняка Каррэ переживает за тебя больше, чем за себя. – А когда она подняла на меня взгляд – солнце, какая же она мелкая! – и прищурилась, я добавил: – Ну, я бы переживал.

Она унеслась, не поблагодарив. Только потрепала меня по руке повыше локтя и не то фыркнула, не то чихнула.

Асин не могла понять, что чувствует. Идеально подходящее слово «странно» не описывало ничего, просто заполняло собой пустое пространство, растекаясь уродливой кляксой. Внутри Асин, пониже сердца, где-то в желудке, плавниками щекотались рыбы. Их она накрыла ладонью, перевернувшись на бок, под мерные вздохи уставшей Башни.

Оказалось, день, даже самый насыщенный, можно уместить в одну страницу. Удивительное и одновременно печальное замечание, от которого становилось тоскливо. Ведь так хотелось проводить с чужими мыслями чуть больше времени, но вместе с тем – не видеть в них так много мамы.

Было и то, чего ей не хватало на страницах дневника: наполненности. Он напоминал лепешку-кармашек без начинки: вроде и так вкусно, а вроде хочется чего-то добавить. Асин с удовольствием вложила бы в строки запахи, звуки, цвета, превратив сухой рассказ в самую настоящую книгу – с яркими описаниями, делающими картину завершенной, а тебя – ее участником, который видит все, разве что не имеет права голоса.

Она впервые сказала, что скоро умрет, когда родилась маленькая.

Асин – ее назвали Асин. Я наконец узнал ее имя.

Но я зову ее крошкой-булкой. Потому что похожа. Завернутая в пеленки, румяная – будто не из Маритар достали, а из печки.

Асин громко фыркнула – чтобы слышали даже птицы. Придумал тоже. Это невежливо – называть юную особу выпечкой, даже если та слишком на нее похожа.

Ни капли Маритар в ней.

Она – Каррэ, только уменьшенная версия.

Но сама Маритар почему-то твердит, что в Асин матери – ровно половина.

– Я скоро умру, – повторяла она, размазывая по лицу слезы. – Мне страшно, слышишь, ты!

Чем больше времени проходило, тем чаще она плакала, тем чаще твердила: «Я умру». Будто пыталась в свойственной ей наглой манере выспросить: «Ты еще не нашел способ продлить мне жизнь?» Увы. Тот, кто продлил жизнь мне – слишком надолго, – давно подох. Мне жаль. Насколько может быть жаль человеку, неспособному искалечить другого.

– Почему ты всегда делаешь вид, что я такая же, как все они? Почему? – завыла она однажды, схватив себя за похожие на ветошь волосы. – Ты же знаешь, что я умру иначе, чем все эти люди вокруг! Иначе даже, чем ты! Умру совсем!

– Хочешь правды? – Я не выдержал. Впервые за все время общения – взял и не выдержал. – Ты удобно устроилась, Маритар. Ты ведешь себя как обычный человек, живешь обычной жизнью, даже родила девочку – обычную девочку, Маритар. Но при этом хочешь, чтобы в тебе видели чудо. Спустившееся – вернее, поднявшееся – к людям чудо. Такое похожее на них, но в то же время отличающееся. Так ты человек? Или же океан? А может, ты и сама не знаешь, какая ты?