Книга Поймать океан, страница 212 – Виктория Войцек

Асин переворачивала страницы, а иногда закрывала лицо руками и смотрела сквозь пальцы. Она боялась, как же встретит Вальдекриза новый, изменившийся мир. Но он не покидал Дом Солнца – вернее, Рыжая не позволяла ему даже выглянуть в окно, и он проводил целые дни в сыром полумраке, с книгами и – слава Отцу – огромными запасами еды. Порой он спускался к Рыжей, садился у ее ложа и подолгу болтал с ней. Она не слишком охотно отвечала, а ее голос дрожал от слез. Но беседы помогали отвлечься – даже от боли. И потихоньку она втягивалась, понимая, что они с Вальдекризом связаны – отныне и навсегда. Тело Рыжей высыхало, становилось похожим на уродливую куклу на металлическом каркасе. Острые ключицы выступали, надбровные дуги казались двумя полумесяцами над ввалившимися глазами. Только волосы продолжали полыхать огнем. И по-прежнему слабо сиял синим амулет.

Не знаю, сколько я провел вот так. Научился готовить зато. Смешно. Рыжая не ела, но научилась таскать воду. До сих пор не понимаю, как она это делает.

Я рассортировал письма. Несколько раз. И прочитал, наверное, все книги.

А еще Рыжая говорила. Говорила много и путано. Как пришла к старому жрецу Отца-солнце, который интересовался Домом Луны и его молодой жрицей – оказывается, его оскорбляло то, что жрицей могла быть женщина. Да и богиня – тоже женщина – оскорбляла его до глубины души. Ведь народ-под-луной славился технологиями, в то время как народ-под-солнцем – оставшейся со старых времен связью с природой, шумом внутри и долголетием.

Шумом называли способность, дарованную природой. Вроде умения перемещать предметы без рук. Или разводить костер взглядом. Люди, терявшие связь с природой и все меньше напоминавшие животных, постепенно утрачивали возможность шуметь. И все же были те, кто сохранил эту особенность. Я слушал. Слушал и злился, иногда неосторожно роняя из рук нить разговора. Потому что я, от рождения обычный, теперь хранил в себе солнце и наверняка шумел – оглушительно громко для тех, кто мог это слышать.

Рыжую забавляло, как Танедд Танвар гордо выхаживал перед ней, а затем писал долгие письма, зазывая обратно, в дом своего бога.

И Рыжая – тогда у нее еще было имя, но его она не называла, будто ожидая, когда я начну упрашивать, – приезжала. Народ-под-солнцем казался ей застывшим во времени, не желающим шагать вперед. Она немного жалела нас, немного забавлялась. Но благодаря ей Танедд Танвар наладил общение со многими дивными мастерами, способными сливать человеческое тело и металл воедино: они-то давно научились «чинить» своих людей. «У нас есть долголетие, технологии и шум», – хвалилась тогда она. И я не преминул ей напомнить, что вообще-то она мертва. Как и весь мир.

Она не боялась Танедда Танвара, дряхлого старика, которого могла, как говорила сама, убить одним выстрелом. Но, когда он заговорил о гибели мира, ей стало не по себе. Глаз Бога показал ему то, что я видел лишь частично: взмывающие в воздух клочки суши.

– Старый дурак! – возмутилась тогда Рыжая. – Глаз Бога неразрывно связан со жрецом. Что ты наделал? Или скорее… что ты наделаешь?

Но Танедд Танвар еще не сделал ничего. Только дрожащим голосом рассказал, как сильно людям понадобится пастырь – о, я хорошо помнил эти его слова. Что мир обречен и они должны стараться уже на благо нового.