Книга Загнанная для дракона, страница 32 – Кристина Юраш

Каждая вещь рассказывала мне о том, что происходило здесь, пока меня не было.

— Довольно игр, — сказал я тишине.

И шагнул в коридор — не человек, не зверь, а то, что рождается, когда одержимость становится плотью.

Я поднимался в башню, чувствуя, как сердце замирает. Я чувствую её запах, я слышу её. Тихая, как мышка. Она спряталась.

Усмехнувшись, я открыл дверь, слыша, как всё замирает от того, что я уже здесь.

Дверь скрипнула — не резко, не громко, а с той мягкой, почти вежливой нотой, с которой входят в спальню ночью, чтобы не разбудить спящего.

Но я не спала.

Я лежала, свернувшись клубком под старым полотном, одеялами и обломками мебели, прижав ладонь к носу и рту, чтобы заглушить собственное дыхание, будто могла стереть себя из реальности одним только усилием воли.

Сердце колотилось так, что, казалось, оно вот-вот вырвется из груди и бросится к нему первым — предательское, живое, неспособное притвориться мёртвым, как моя надежда на побег.

Шаги. Медленные. Уверенные.

Слишком уверенные для человека, ищущего кого-то в темноте. Они ступали по камню не как осторожный гость, а как хозяин, чьё право на эту тьму было выстрадано веками.

Я видела их — его сапоги из чёрной кожи с золотыми застёжками, блестящие даже в этом мраке, будто они тоже были частью его власти. И в этом блеске — ужас. Потому что если он здесь, то мой план рухнул. Если он здесь, значит, он всё понял. Понял, что я попыталась его обмануть.

— Мышка… — прозвучало в тишине, и голос его был тише, чем скрип половицы под его весом, — ты здесь. Я знаю.

Я не шевелилась. Не дышала.

Даже пульс, казалось, замер, будто понял: выдать — значит умереть.

Но внутри всё бушевало — не страх, нет, это была паника, мокрая, липкая, цепкая, как паутина.

Откуда? Как? Я ведь всё устроила — оставленный плащ, следы на подоконнике, распахнутое окно, хлопающее на ветру, как последнее, что от меня осталось.

Я сделала всё, чтобы он поверил, что я бросилась в пропасть, что моя плоть разбилась о скалы, а не дрожит здесь, в пыльном углу башни, под гнилыми одеялами и обломками прошлого.

Он не стал искать.

Он просто подошёл. Наклонился. И одной рукой — легко, как будто поднимал игрушку — сдвинул тяжеленный сундук, за которым я пряталась.

Глухой скрежет дерева по камню разорвал тишину, как крик.

Пыль поднялась столбом, и в этом облаке я увидела его — чёрный плащ, чёрную маску, чёрные перчатки. И глаза. Жёлтые, змеиные, нечеловеческие — те самые, что смотрели на меня в охотничьем домике, когда я теряла себя в его прикосновениях. Те самые, что пожирали меня взглядом.

Он опустился на корточки. Медленно. Почти церемонно. Снял перчатку — не торопясь, не для угрозы,а как будто раздевался перед чем-то сокровенным. Я почувствовала прикосновение голой ладонью к моей щеке.

От этого прикосновения по телу пробежала волна — не ужаса, нет, гораздо хуже: желания. Глубокого, мучительного, позорного.

Потому что кожа помнила. Помнила, как эти пальцы заставляли меня стонать, как они входили в меня, как они принуждали тело признать: «Я жива. Я хочу. Я твоя». И сейчас, в этом моменте, когда я должна была сжаться в комок от страха, я просто задрожала.

— Прекрати лежать на холодном полу! — сказал он, и голос его был резче, чем я ожидала — почти раздражённый, будто я обидела его тем, что прячусь, будто я нарушила какое-то незримое обещание, данное в охотничьем домике.