Книга Песнь ста миров, страница 47 – Цзюлу Фэйсян

Порой во сне Чу Е видел собственную мать, со слезами в голосе молящую о справедливости, и видел летящуюна землю голову отца.

Воспоминания были подобны бесчисленным иглам, что каждый день и каждую ночь вонзались в его вены, смешиваясь с кровотоком.

Тени под глазами Чу Е становились все глубже, и со временем их стало уже не скрыть.

Пустующее место императрицы с каждым днем рождало при дворе все больше распрей. Тогда император принял решение, что больше не может так продолжать, и после осмотра придворный лекарь заявил, что тот болен от забот и тревог. Один из евнухов напел ему на ухо, что дело, должно быть, в переполнившей дворец обиде и нужно бы пригласить даоса для очищения от скверны.

Посмотрев в сторону дворца Куньжун, Чу Е согласно кивнул.

Даосы пришли во дворец в день большого снегопада. Император в одиночестве сидел в частных покоях, когда их бормотание у главного входа неторопливо проникло внутрь. Схватившись за голову, он улыбнулся собственной глупости.

Однако в следующую секунду до него вдруг донесся звон серебряных колокольчиков. Вскинув брови, Чу Е перевел взгляд и увидел появившуюся из воздуха девушку в белом одеянии.

– Меня зовут Бай Гуй, – спокойно представилась она. – Я пришла забрать тьму из твоего сердца. Вот только сегодня я здесь не по своей воле, меня призвали даосы за твоими дверями. Если пожелаешь, то я уйду.

– Если сумеешь забрать, то попробуй, – не придав ее словам особого значения, улыбнулся Чу Е.

Бай Гуй достала из рукава кисть и нарисовала в воздухе несколько штрихов, как вдруг на их месте появилась фигура Чао Чэ. Мужчина застыл, в ошеломлении глядя на тень перед собой. Между тем Бай Гуй, не одарив его особым вниманием, забрала Чао Чэ и спокойно произнесла:

– Тьму в твоем сердце я забрала себе.

– Стой!

Он растерянно вскочил на ноги, вот только фигура Бай Гуй мгновенно растворилась в воздухе так же, как и появилась.

Бормотание снаружи прекратилось, и в дверь тихонько постучал евнух.

– Что-то не так, ваше величество? – осторожно спросил он.

Голова Чу Е пульсировала болью. Император потер переносицу, словно чувствуя жену за спиной. Заботливо растирая его лоб, она произнесла:

– В тебе усталости даже больше, чем в моем брате. Отдохни немного, а я пока сварю для тебя кашу. – С этими словами она отодвинула внутреннюю дверь и неторопливым шагом пошла прочь.

– Чао Чэ…

Старший евнух распахнул двери и с беспокойством взглянул на императора.

– Вашевеличество, велеть ли даосам продолжать?

Похожая на мираж девушка обернулась, чтобы взглянуть на него, но в ослепительном свете солнца снаружи Чу Е не смог разглядеть ее облика. Тогда он прикрыл веки в попытке нарисовать его сам, как вдруг понял, что не может вспомнить лица жены.

Чао Чэ, казалось, и правда исчезла из его мира. Ее голос и облик покинули как сны Чу Е, так и часы его бодрствования. Однако император стал чаще теряться в мыслях, эмоций в его глазах становилось все меньше, и после того, как дух его успокоился, взгляд начала чаще наполнять неподвластная пустота.

Одним ранним утром в начале очередной весны, когда рассветное солнце еще горело на горизонте, Чу Е спустился по длинной лестнице дворца Чэнтянь и, вскинув голову, взглянул на здание, возвышающееся над восьмьюдесятью одной ступенью. В то же мгновение он будто увидел облаченную в красное дворцовое одеяние женщину – она стояла на вершине и с надменным видом изучала его.