Книга Перепрошит тобой, страница 126 – Жаклин Хайд

Я пробовала любить лишь однажды, еще в колледже, и после того, как мое сердце быстро разбили, я поняла: мужчины в большинстве своем говорят одно, а делают другое, чтобы получить желаемое. Я поклялась никогда больше не позволять причинять себе такую же боль. Но с Фрэнком все иначе.Это пугает так, как никогда, и я боюсь, что не захочу, чтобы это закончилось.

Я вкладываю свою руку в его и играю с пальцами, замечая, что они втрое больше моих. Рядом с ним я чувствую себя такой маленькой и хрупкой…

Возможно, я и поклялась когда-то забыть о мужчинах, но, может, с этим монстром у меня есть надежда.

— Ты никогда не перестаешь удивлять меня, — тихо бормочет он, целуя меня в макушку.

— Знаю, я просто полна сюрпризов, — отвечаю, надеясь изо всех сил, что все это не окажется какой-нибудь игрой воображения.

Глава 33

ФРЭНК Н. ШТЕЙН

— Это так захватывающе, — говорит Бернадетт.

Все ее тело буквально излучает возбуждение по дороге на гала-прием, тогда как я приравниваю это к походу на эшафот, будь я способен умереть.

Лимузин останавливается, и мне хочется зарычать, когда я вижу, как еще до выхода из машины яркие фотовспышки слепят и мелькают за темными стеклами. Я поворачиваюсь к ней и окидываю взглядом ее красивое красное платье с тонкими бретельками, подчеркивающее грудь и облегающее талию. Ее глаза сияют более ярким зеленым цветом без привычной синей оправы очков. Она выглядит прекрасно, и от этого я хмурюсь еще суровее.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я не хочу, чтобы она была здесь, и мне стоит невероятных усилий не развернуть ее и не отправить силой обратно в особняк, где я смогу оберегать ее. Живот сводит от напряжения и напоминания о том, насколько изменилась моя жизнь, как сильно она изменила меня за такое короткое время.

— Все будет хорошо, — успокаивающе говорит она, беря мою руку в свою.

Я хмурюсь, когда она улыбается мне, расправляет мой кулак, чтобы вложить в него свою ладонь, а затем переплетает наши пальцы.

— Не отходи от меня ни на шаг, пока мы не окажемся внутри здания, — напоминаю я ей.

— Я знаю, что должна делать. Думаешь, ты мог бы перестать корчить эту гримасу, прежде чем мы выйдем из машины? — спрашивает она, проводя рукой в мою сторону, и я хмурюсь еще сильнее.

Я вздыхаю, открываю дверь автомобиля и выхожу на красную дорожку, но тут же жалею об этом, когда крики нарастают, а камеры взрываются безумием вспышек.

— Ха-ха-ха, — смеется она, и улыбка расползается по ее алым губам, а я протягиваю руку, чтобы помочь ей выйти из машины.

Один острый красный каблучок ступает на землю, затем другой, и легкая улыбка все же трогает мои губы. Мне все-таки удалось уговорить ее на каблуки, и они ей к лицу.

Если до этого камер было много, то теперь они практически ослепляют, а она играет с ними. Она великолепна, и по ее осанке ясно, что она точно знает, что делать и куда повернуться для наибольшего эффекта, словно родилась для этого.

— Улыбаемся и машем, мальчики. Улыбаемся и машем, — бормочет она себе под нос, прежде чем на ее губах расцветает широкая улыбка.

Она улыбается и машет, и, конечно же, камеры обожаютее, в то время как крики спрашивают, когда свадьба, и просят посмотреть туда-сюда. Ненавижу все это.

— Ладно, всем приготовиться. Скоро начало, — раздается в микрофоне у меня в ухе голос Микаэля, заглушая крики папарацци, выкрикивающих имя Бернадетт.