Книга Все проклятые королевы, страница 39 – Паула Гальего

— Фолке! — окликнул его Кириан, но тот не отреагировал. — Фолке! — повторил он, голосом, полным напряжения.

Следопыт остановился в нескольких метрах от нас, на лестнице, обрамлённой низкими ветвями деревьев. Они образовывали зловещий коридор в тёмном лесу. Однако он остановился не из-за голоса Кириана.

Двое мужчин преградили ему путь.

Реакция остальных была одинаковой, но только не у Фолке. Кириан мгновенно потянулся к мечу, воительница Волков выхватила своё оружие с яростным блеском в глазах, а следопыт обнажил два длинные кинжалы, готовясь к бою.

Я тоже потянулась к рукояти меча, сомневаясь, позволят ли мои раны его поднять, и, не будучи уверенной, скользнул пальцами к ножу, что висел у меняна поясе. Лучше быть готовой.

Однако мужчины перед нами, похоже, не были вооружены.

Фолке, вероятно, тоже заметил это, потому что не стал готовиться к атаке. Он просто стоял неподвижно, словно застыв, пока двое новоприбывших оценивающе разглядывали его.

Оба были высокими — гораздо выше, чем Кириан. Один из них был блондином с длинными распущенными волосами, которые нежно касались его бронзовых плеч. Другой, рыжий, с волосами чуть короче, аккуратно уложенные вокруг лица.

И их лица… Они были невероятно красивыми. Настолько, что казались неестественными. Квадратная челюсть, прямой аристократичный нос, скулы, будто вырезанные из мрамора… Эти лица завораживали и пугали одновременно.

— Давненько вы не заходили сюда, — протянул блондин. Его голос… Он был и даром, и проклятием: холодными осколками льда, скрежетом стекла, раскалённым железом.

Меня охватила дрожь, но я не могла отвести взгляд.

— Скажи, что скрывается внутри тебя, — шепчет другой, рыжий, приближаясь к нему. — Ах, уже вижу… — Его слова струятся, как бархат.

Как только он это произносит, из его горла вырывается звенящий смех, а затем он делает шаг вперёд, потом ещё, и мы видим, как его внушительный рост становится ещё больше, как его плечи изгибаются, а рубашка исчезает. Мощные мускулы превращаются в груду голой, уродливой, но всё ещё сильной плоти, приобретая неестественные, зверинные формы. Его тело извивается, ноги удлиняются и становятся тоньше, кожа приобретает болезненно-зелёный оттенок.

Прекрасные черты исчезают, уступая место лицу с глазами без век, круглыми, как монеты, с крошечными зрачками в глубоких впадинах. Нос исчезает, рот растягивается в чудовищной усмешке, полной неровных, острых и искривлённых зубов, словно я проваливаюсь в кошмар.

Существо возвышается над следопытом, но тот не кричит, пока чудовище не хватается за его голову своей костлявой рукой с длинными, острыми когтями на кончиках пальцев. Лишь тогда он кричит, и его крик становится ещё громче, когда эта рука поднимает его за голову, словно он ничего не весит.

Фолке начинает биться в её хватке, и эти вопли пронзают меня насквозь, затрагивая что-то глубоко во мне, что-то первобытное, что шепчет: «Беги, беги, беги…» Но всё моё тело парализовано, и я не могу сделать ничего, кроме как смотреть, как егоподнимают, подводят к этой ухмыляющейся пасти, и начинают сжимать.

Хруст.

Я слышу треск, ужасный звук ломаемого черепа, но чудовище не останавливается. Оно продолжает давить, одной когтистой лапой, улыбаясь, изучая выражение ужаса, мелькающее между пальцами, пока, наконец, с последним хрустом Фолке замолкает, и его голова раздавливается, словно перезрелый фрукт.