Книга Все проклятые королевы, страница 223 – Паула Гальего

Я начинаю идти, босиком, не замечая этого.

Нирида обходит кровать и оказывается рядом. Ее рука осторожно обхватывает меня за талию, и я позволяю ей, хотя не нуждаюсь в этом.

— Скажи хоть что-нибудь, — просит она.

И я чувствую себя ужасно эгоистичной, потому что ощущаю ее боль. Вижу ее в этих покрасневших глазах, в глубокой скорби, что, кажется, нависла над ней — над командующей, которая выиграла войну, но потеряла все остальное: друга, напарника, семью.

И несмотря на это, несмотря на то, что я знаю, я не могу дать ей ничего: ни слова, ни шепота утешения.

Я лишь сжимаю руку, что лежит на ее талии, и она тихонько всхлипывает.

Мне мерзко.

Мы вместе идем в тронный зал. В последний раз, когда я была здесь, Кириан объявил Войну Львам ради меня. Когда мы подходим к величественным деревянным дверям, мне почти чудится, как он стоит на коленях, протягивая мне корону Львов:

Долгой жизни Королеве Королей.

Этот образ сметается прочь с силой урагана. Удар, сокрушающий его, оставляет после себя только алтарь и тело, укрытое простыней.

Я застываю на месте.

Но чей-то всхлип возвращает меня в реальность, в эту дрожащую, разрываемую между абсурдом и ужасом действительность, и я осознаю, что мы здесь не одни.

Некоторые солдаты сидят в углах, опустившись на пол, молча рыдая в одиночестве. Другие стоят ближе, обнявшись, находя утешение друг в друге.

Возле тела — Аврора и Эдит.

Первая оборачивается, завидев меня, и слезы хлынут из глаз, когда она узнает меня. Она отстраняется от сестры, та пошатывается, лишенная ее опоры, и бросается ко мне. Нирида вынуждена выпустить меня, и я оказываюсь в объятиях Авроры.

Только когда чувствую влажное тепло ее рыданий на своем плече, я понимаю: я не плачу.

Нет слез. Внутри только пустота.

Аврора отстраняется, крепко сжимает мои плечи, долго смотрит мне в глаза, а затем отпускает, позволяя мне идти дальше.

Эдит тоже больше не плачет, но уже плакала. Ее глаза красные, веки опухли. Она стоит прямо перед телом, у этого импровизированного алтаря перед троном.

По другую сторону — огромные окна, выходящие в сад, а за ним раскинулся густой лес, такой темный, такой черный…

Эдит прикрывает рот дрожащей рукой. Другой находит мою, сжимает ее крепко, но молчит. Нет упреков. Нет гнева. Только грусть — глубокая, теплая.

— Сегодня ночью мы будем его оплакивать, а завтра проведем надлежащий обряд, — торжественно говорит Нирида. — Он уйдет с почестями.

Рядом с телом лежат монеты. Десятки их. Они же разбросаны у трона, у свечей, что мерцают в полумраке зала.

Представляю, как его солдаты приходили сюда снова и снова, оставляя монеты — на всякий случай, чтобы он мог заплатить Эрио, а затем Иларги помогла бы ему найти путь в обитель Мари.

Я не прошу разрешения, когда откидываю простыню, и его образ обрушивается на меня ударом.

В его мертвенно-бледном лице больше нет ни капли цвета. Его прекрасные губы не искривлены в насмешливой улыбке. В его чертах нет боли, но сказать, что он выглядит как спящий, я бы не смогла.

Я провожу рукой по его темным волосам, вплетаю в них пальцы и чувствую исходящий от него холод.

Кириан больше не здесь.

Кириан перешел на ту сторону.

И в этот момент, пока все остальные плачут, я понимаю, почему не могу заплакать.

Мир снова сотрясается у меня под ногами, но теперь я чувствую это по-настоящему.