Книга Все проклятые сны, страница 27 – Паула Гальего

Был момент, в самом конце, когда я была готова сдаться. «Если признаешься, всё закончится. Скажи нам, что это была ты, и мы проявим снисхождение».

Я хотела это сделать. В конце концов, что могло случиться? Что еще они могли со мной сделать? Я знала, что Алия прошла через нечто подобное, когда оставила мне тот шрам за ухом. Но с ней было иначе, без агонии, затягивающей всё без необходимости. Они знали, что это была она, и не стремились сломать её, лишь наказать и, возможно, запугать, чтобы она никогда больше не совершила ту же ошибку.

Всё закончилось, когда нашли виновную. Это действительно была одна из нас. Тогда мне и сказали.

Огромные стальные двери, за которыми меня прятали, распахнулись настежь, и на этот раз вошли двое мужчин и женщина с открытыми лицами. Женщина освободила меня.

— У нас есть виновная, — сообщила она мне. — Мы очень сожалеем о неудобствах и беспокойстве, которые могло причинить тебе расследование.

Я подавила смешок, который прозвучал бы надломленно и безумно. Когда один из мужчин развязал меня, он протянул мне влажную тряпку и стакан воды.

Я не плакала, потому что часть меня не до конца осознала это, не поняла, насколько сюрреалистичным это было, насколько реальным и трагичным одновременно. Я не могла жаловаться. Кто бы меня услышал? Это было необходимо. Это могло повториться в любой момент. И я должна была быть готова. Такова была цена искупления.

Я вышла не сразу, потому что не смогла. Я сидела несколько дней; не знала сколько, и ноги болели так, так сильно… Я думала, у меня не хватит сил встать и выйти, но мне это удалось.

Снаружи я встретила свое отражение, разбитое и сломленное. Другая претендентка выходила из похожей комнаты, тоже с эмблемой ворона, выгравированной на дверях. У неё былирастрепанные волосы, покрасневшие глаза, стянутая и обезвоженная кожа, потрескавшиеся губы.

У меня дрогнула губа. Она разрыдалась. Я не спросила, кто она; но часть меня знала, что это должна быть Алия, так же как она, вероятно, знала, кто я.

Я не прошла и большого расстояния, когда увидела Алекса, появившегося вдалеке, и мне пришлось опереться о стену, ожидая, пока он подойдет.

Помню, как он заключил меня в свои сильные объятия, как увел оттуда и поднял с земли, словно это не стоило ему никаких усилий. Помню, как он пах — ванилью и домом, и помню, как безопасно я чувствовала себя там, так далеко от мира, который нравился мне всё меньше. Я также храню в памяти тон слов утешения, которые он шептал мне на ухо, и прикосновение его поцелуев к моему лбу.

Смутно припоминаю, что Бреннан заглянул в хижину, чтобы увидеть меня. — Она в порядке? — спросил он Алекса. — Поправится, — ответил тот.

— Смойте с неё грязь и отведите к врачу, чтобы убедиться, что она в хорошем состоянии. Если эти бездари повредили её, и это будет стоить мне хорошей оценки в финале… — Он не договорил.

Он был расстроен; не потому, что меня пытали, не потому, что мне причинили боль. Для него я была лишь испорченным товаром. Он даже не подошел ко мне.

Леон и Алекс вымыли меня под душем. Один держал меня, пока другой смывал кровь и грязь с моей кожи, а я изо всех сил боролась, чтобы продержаться на ногах еще немного. Потом они отвели меня к врачу, чтобы убедиться, что я действительно в порядке. К тому времени, как меня уложили в постель, я была на грани потери сознания.