Книга Все потерянные дочери, страница 268 – Паула Гальего

Поверх взрывов и толчков, поверх криков людей и звона стали раздается нечто, что можно назвать лишь медленной агонией.

Это не тот звук, который я слышал раньше, он не похож ни на плач, ни на крик. Это не рев животного и не брутальный звук ломающейся земли. Это нечто иное, и это плохо.

Слева от нас мы становимся свидетелями необычного и непостижимого зрелища, пока одна из первых елей не исчезает.

Сначала она дрожит, а затем становится пепельно-коричневого цвета, всё более тусклого, пока не становится совсем серой, и она скручивается и трясется, словно само дерево пытается бороться, а затем замирает совершенно неподвижно и осыпается внутрь себя облаком пепла, которое уносит ветер.

Львы перестали сражаться, потому что они тоже видят это впервые; но это длится лишь мгновение. Передышка недолга, и, хотя этот ужасный шум продолжает нас тревожить, они снова идут в атаку, и мы должны защищаться.

Но мы не можем оставить это просто так. Мы не можем позволить этомупродвигаться. Это должны быть они, это должны быть Дочери Мари.

— Одетт! — кричу я.

Она поворачивается ко мне с поднятыми руками перед лицом угрозы, и я вижу эту внутреннюю борьбу. Она не хочет выдохнуться, не с деабру, но и оставить его так не может. Я направляю коня туда, и она расчищает мне путь от вражеских солдат.

— Я останусь! — говорю я ей.

Деабру извивается и теперь широко разевает челюсти в видении окровавленных зубов, стремясь потянуть за нить страха, в то время как хвостом атакует Еву, чтобы не дать ей сразиться с ним своей силой.

Одетт колеблется, но я — нет.

Эта тварь не знает, что я не простой воин, и я пользуюсь этим, чтобы проскользнуть между Евой и ним, как стрела, уклоняясь от хвоста и избегая ударов, и, в конце концов, добираюсь до морды твари, сильнее пришпориваю коня и уклоняюсь от зубастой пасти, когда она опускается на меня, поднимаю меч и с криком отрубаю одну из лап.

Тварь шатается, и мне приходится понукать коня двигаться быстрее, чтобы уклониться от удара, когда голова чудовища падает на землю, и пасть захлопывается с щелчком.

Агонизирующего крика нет, но даже на земле зверь смотрит на меня глазами, в которых одни зрачки, и шипит.

— Иди! — слышу я, как Ева говорит Одетт. — Я тоже останусь, чтобы закончить!

Тогда Одетт хватает поводья своего коня, того самого, которого не берут стрелы, и срывается в галоп к лесу.

Глава 47

Одетт

Волки бегут в сторону, противоположную мне, и это безумие. Они поняли, что делает эта разъедающая сила, столь чуждая жизни и самому существованию, и теперь бегут в отступление, но Львы тоже не могут их преследовать. Они уже видели, что происходит, если продвинуться слишком далеко.

Люди превращаются в пепел, и их смерть куда страшнее, чем созерцание уничтожения земли, потому что они осознают происходящее и кричат до последнего вздоха.

Эти голоса, смешанные с той странной и тревожной нитью звука, которую порождает сила деабру, навсегда останутся в моих худших воспоминаниях.

Я пришпориваю коня, и он безропотно движется туда, куда я приказываю. Он не колеблется, не так, как другие животные, даже самые подготовленные, перед лицом хаоса этой битвы. Я веду его к вратам разрушения, и он повинуется, словно ничего не боится. Мне бы тоже хотелось не бояться.

Я останавливаюсьв нескольких метрах от леса, у последнего рубежа, и именно здесь проверяю, способна ли моя магия остановить это. Спешиваюсь, делаю два шага вперед и сосредотачиваюсь на том, чтобы изгнать зло, угрожающее всей Земле Волков.