Книга Все потерянные дочери, страница 189 – Паула Гальего

— Ты забрала её облик и её силу.

Она кивает. — Я надела корону Львов, чтобы разрушить их изнутри, но прежде убедилась, что у меня будет помощь.

— И ты также забрала детей, рожденных с даром. — Я тщательно подбираю слова.

— Разрушения и хаос после битвы помогли. Многие из этих детей остались сиротами, а в ковенах осталось мало Сыновей Мари, чтобы защитить их.

Я бледнею. В её жесте есть что-то, граничащее с раскаянием; но это не оно. Я знаю, что нет. Она говорит отстраненно, полностью отделяя себя от случившегося; словно это было неизбежно, как неизбежны луна или море.

— Мне жаль, что тебе пришлось стать частью этого, — говорит она мне тогда. — Жаль, что ты росла одна.

Я поджимаю губы. — И беззащитная, — добавляю я и прикусываю язык. Я не могу продолжать в том же духе, если хочу, чтобы она мне доверяла.

— Как ты могла заметить, в организации Ордена произошли перемены. — Она делает жест руками, охватывающий тронный зал и людей в нем. — Твои действия на севере заставили нас пересмотреть нашу систему управления. Теперь мы делаем всё лучше.

Лучше. Словно признание правды горстке Воронов сотрет два десятилетия лжи, жестокого обращения, смертей.

Я сглатываю, потому что не знаю, что сказать. Она груба и прямолинейна, настолько искренна, что мне очень трудно притворяться. Кто мог бы принять такое?

И тут меня осеняет. Алекс. Леон. Они-то это приняли, и я пытаюсь понять почему. Пытаюсь вспомнить слова Леона, его убежденность.

— Как? — спрашиваю я, чтобы выиграть время.

Ей нравится, что я это делаю. Она думает, я требую ответов.

— Теперь старшие знают то же, что я рассказала тебе, — объясняет она. — Мне жаль, что я так долго лгала вам. В тот момент это было лучшее, что мы могли сделать. Мы многое скрывали, это правда, но делали это по веской причине.

Я скрепляю сердце. — Все это поняли?

Лжекоролева снова указывает рукой на ожидающих,довольная. — Все, кто находится здесь.

У меня сжимается сердце. Остальных, должно быть, убили, а те, кто принял… Конечно, а что им оставалось? К кому бы они пошли? Я кошусь на Леона. Даже он не смог стряхнуть с себя вину за свою магию.

Я поднимаю на неё лицо. — Что с их силами? Ты их тренируешь?

Тогда Одетт снова смотрит на всех и просит оставить нас наедине.

Один за другим они покидают зал, пока мы не остаемся одни.

— Ты сражалась в Эрее и участвовала в её падении, — говорит она мне. — Ты должна понимать, почему мы не могли тренировать детей по-настоящему.

Потому что нас тренировали: убивать, не испытывать при этом чувств, быть способными полностью подавить себя.

— Это было бы слишком опасно, — осмеливаюсь сказать я.

— Да, но мы должны были рассказать вам. Может, не вначале, но потом, когда вы уже осознали бы, что стоит на кону. Мы поступили неправильно, и я прошу прощения, но если бы мне пришлось сделать это снова…

— Ты сделала бы то же самое: украла бы детей, тренировала бы их, чтобы они служили Ордену, — опережаю я её, потому что знаю: сейчас самое время; места сомнениям больше нет. — Потому что это жертва, необходимая для создания лучшего мира.

Я замечаю тень улыбки. — Что думаешь?

— Разве важно мое мнение? — Мне — да.

Не знаю, чего она ждет от меня, но знаю, что случится, если я высвобожу свою магию, если скажу ей, что не разделяю её видение, что она ошиблась или потеряла ориентиры.