Книга Все потерянные дочери, страница 156 – Паула Гальего

Адара…

Он влюбляется в неё, пока идет война. Он видит, как она сражается и учится, видит, как падает и поднимается, и между битвами обнаруживает, что Адара тоже его любит.

Их роман был бы спокойным, если бы они встретились в другое время; любовь из тех, что томятся на медленном огне, с робкими ласками, любовными письмами и сменой времен года, позволяющей чувству расти… Но она родилась на войне, и они оба научились любить, когда могут, любить каждой косточкой, пока сердце еще бьется. Они женятся на фронте, в ночь, когда не знают, увидят ли завтрашний рассвет.

Все их отношения и жизнь вместе — такие. Они не сомневаются, когда речь идет о любви, об истине и о том, чтобы просить то, чего желает душа. Поэтому они пытаются стать родителями, принести жизнь в этот мир, даже если не знают, что от него останется, когда догорят костры.

Потеря трех младенцев немного гасит свет, окутывающий их, но не тушит его полностью, и это пламя разгорается ярче прежнего, когда наконец четвертая беременность завершается благополучно, и Адара рожает девочку с цветом её волос и глазами отца.

Когда бабушка знакомится с ней, она решает носить корону еще какое-то время и самой принимать трудные решения в войне, потому что Адараи Люк заслуживают того, чтобы быть родителями.

И как родители они идут на войну, когда их дочь еще совсем крошка, потому что знают: если не сражаться, Волки проиграют навсегда, и они должны защитить свой народ; но, превыше всего, им нужно защитить Одетт.

Глава 25

Кириан

Одетт занимает место рядом с Эгеоном на одинаковых тронах, установку которых, я уверен, контролировала Нирида. Несмотря на замысловатую резьбу по дереву и внушительные размеры, они не настолько вычурны, чтобы слишком бросаться в глаза на фоне танцпола.

Столов нет, хотя банкет в самом разгаре. Официанты снуют между гостями, нагруженные подносами с аппетитными закусками, бокалами сидра и кубками крепких напитков. Монархи сидят там, где могут видеть всех и где все могут видеть их: на возвышении, отделенном от зала несколькими ступенями из того же черного мрамора, что украшает всё величие дворца.

Зеленый цвет платья, которое выбрала Одетт, ярко выделяется на фоне блестящего пола, так же как и жемчужно-серый костюм Эгеона, безупречный и элегантный в своем наряде. На шее королевы изумрудное ожерелье подчеркивает оттенки платья.

Я беседую с Эльбой, который упорно отказывается вдаваться в подробности осады Сулеги. Должно быть, это было тяжело; это видно по одному его телу, по перевязи, прижимающей руку к туловищу, и по трости из темного дерева, на которую он теперь вынужден опираться. Он продолжает уклоняться от ответов, когда я замечаю, как король Эгеон кладет руку ладонью вверх на подлокотник своего трона и наклоняется к той, кого считает Лирой, чтобы прошептать ей что-то на ухо. Она кивает и накрывает его ладонь своей.

У меня внутри всё сжимается, и я заставляю себя отвернуться.

— Мне жаль, что я не смог сделать больше, — говорю я Эльбе, чтобы перестать думать об Одетт и её руке на руке Эгеона. — Жаль, что не смог прийти на помощь так же, как вы пришли в Эрею.

Эльба напрягает челюсть, но, как истинный джентльмен, лишь спокойно качает головой. — Они прислали подкрепление и войска Эгеона, когда согласились. Сулеги более чем благодарна за это.