Книга Все потерянные дочери, страница 124 – Паула Гальего

— Я не собираюсь их убивать, — отвечает он. — Я лишь собираюсь их сдерживать. Мы доложим Эгеону о ситуации, но также предложим решение, чтобы ему самому не пришлось вмешиваться. Одетт все еще должна попросить помощи у ковенов Илуна; когда она это сделает, она расскажет им и о деабру и попросит присоединиться к нам для охоты на них. Тем временем я и мои люди будем следить за ними, сдерживать их и, когдапридет время, будем готовы дать им бой.

— Я тоже помогу, — вызывается Арлан, слегка вздернув подбородок. Всегда готов служить. Всегда отважен.

— Рискуя получить по лицу… — начинает Кириан и бросает на меня взгляд, заставляющий меня нахмуриться, — я бы чувствовал себя спокойнее, если бы Ева и Одетт не полагались только на магию, когда пойдут просить помощи у ведьм.

— Мне не нужно бить тебя по лицу, — быстро парирует Ева, — потому что я могу отправить тебя в полет через всю комнату магией.

— Кириан прав, — соглашается Нирида, привлекая её внимание. — У ведьм тоже есть магия. В Илуне тоже есть Дочери Мари, обученные, сильные и опытные. Неплохо бы, чтобы вас сопровождали вооруженные солдаты.

— Солдаты, которых они воспримут как провокацию или знак недоверия, — отвечаю я.

— Тогда я буду сопровождать их один, — предлагает Арлан.

Ева открывает рот, чтобы что-то сказать, но я останавливаю её взглядом. Она тут же умолкает. — Арлан… — мягко начинаю я.

— Я понимаю, что не представляю такой угрозы, как отряд вооруженных солдат, — заявляет он, поднимая руку. — Я не настолько наивен и не настолько самонадеян, чтобы утверждать обратное; но, как ты сказала, отряд был бы воспринят как знак недоверия, а я — лучше, чем ничего.

Я слегка улыбаюсь и киваю. — Тебя будет более чем достаточно, Арлан. Спасибо.

Я вижу, что Кириан колеблется, но тоже не решается мне возразить. Ева изображает улыбку, тоже соглашаясь.

Спустя три дня мы отправляемся в путь к центральному ковену Илуна. В мой дом.

Мы едем верхом до ближайшей деревни и там оставляем лошадей на постоялом дворе. Эмбер тоже сопровождает нас. Он прокладывает путь сквозь снег, доходящий до щиколоток, рядом с Арланом, чьи темные волосы собраны в пучок, но часть прядей выбилась и касается шеи. Он хмурится, не в силах скрыть напряжение, которое вызывает у него эта вылазка. Редко когда он расслабляется настолько, чтобы этот взгляд перестал быть таким мрачным, а выражение лица — таким суровым.

Я смотрю на него искоса, гадая, когда исчезла та мягкость, которая, я знаю, появляется лишь тогда, когда он чувствует себя достаточно комфортно; когда укоренилась эта жесткость и ушла нежная доброта. Может, когда он сбежал со двора Львов, или, может, гораздо раньше, когда убили его спящих родителей.

Сдавленноевосклицание заставляет меня отвести от него взгляд и сосредоточиться на виде, открывшемся перед нами по прибытии к месту назначения.

Снег укрывает темный лес; укрывает всё, кроме этого места: нетронутого островка посреди белизны. Здесь нет грандиозности столицы, и это место не ошеломляет так, как она, когда видишь её издалека впервые. То, что передает этот взгляд на мое прошлое и истоки, — нечто иное, более тонкое, звенящее.

Невысокая стена обозначает вход в город. Она не оборонительная, потому что им это не нужно. Та же магия, что сохраняет это место нетронутым, пока снаружи наметает сугробы, защищает его.