Книга Истинная на сдачу, дракон в комплекте, страница 162 – Ника Калиновская

Мы молча спустились по лестнице, стараясь не разбудить ни людей, ни птиц, ни этот ещё спящий дом. Шаги почти не звучали — будто сами затихали, чувствуя, что сейчас нарушать тишину не хочется.

Кухня встретила нас прохладой и уютом, перемешанными ароматами вчерашнего чая, сушёных трав и старого дерева. Мы разожгли плиту, заварили чай — из нового сбора, ещё ароматного, с ноткой свежесорванной мяты — и сели за стол. Без слов, без спешки и неловкости. Просто сидели и пили, иногда перекидываясь тихими фразами, которые касались самых простых вещей — грядок, погоды, крыльев дракончика, что с каждым днём становились всё крепче.

Но именно в этой простоте что-то внутри согревалось особенно сильно. Казалось, будто всё всегда было так. Будто этот дом всегда был моим, будто я всегда просыпалась раньше рассвета, чтобы заварить чай в этой старой глиняной кружке. И этот мужчина… словно всегда сидел напротив. Просто был.

Я взглянула на него. Кристиан что-то рассказывал вполголоса, делился мыслями о травяных смесях, но взгляд его то и дело возвращался ко мне — спокойный, внимательный, и чуть теплее, чем должен быть в такой ранний час. И в какой-то момент я поймала себя на мысли, что мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

— Вот вы где, — голос Орлина прозвучал неожиданно, и я вздрогнула.

Старик появился в дверях, оглядел нас, задержался взглядом чуть дольше, чем обычно, а потом обошёл наш стол, хмыкнул себе под нос, будто вспомнил что-то очень личное и давнее… и, как ни в чём не бывало, начал доставать миски, нож, заварник, продукты.

— А я, гляжу, чайник пустой — думаю, не рановато ли? А тут, оказывается, уже утренняя смена.

Старик возился с завтраком, шуршал и гремел посудой, не задавал лишних вопросови не бросал ни намёков, ни взглядов. Только уголки его губ едва заметно дёрнулись — и это был тот редкий случай, когда я была почти уверена: Орлин всё понял.

И, как настоящий джентльмен… решил просто не мешать.

Завтрак протекал спокойно, почти умиротворённо. Всё было просто: горячая каша, мятный отвар, свежий хлеб. Никто не торопился, не спешил вставать, не пытался заново запускать суету дня — наоборот, каждый как будто берёг эту редкую тишину.

Я уже доела, лениво ковыряя ложкой стенки кружки, когда заметила, как Кристиан чуть поёрзал на месте, опустил взгляд и начал что-то теребить во внутреннем кармане жилета. Он заметно колебался — будто не был уверен, стоит ли. Но в конце концов, с едва заметным выдохом достал свёрток, на пергаменте которого темнели пятна.

— Вот… это вам, — проговорил он тихо, почти неуверенно, протягивая пакетик. — Я долго не решался… вдруг вам не понравится… Может, вы вообще такое не любите…

Мужчина смотрел не на меня, а на свою кружку, и голос его звучал так, будто он не подарок вручал, а признавался в преступлении. Я с удивлением потянулась к неожиданному презенту, осторожно взяла свёрток — тёплый, немного липкий и слегка помятый.

— Что это?

Кристиан чуть сжал губы, но ответил:

— Шоколад.

Я уставилась на него с самым искренним изумлением, какое только могла изобразить утром с ложкой в руке.

— Шоколад? — переспросила, будто не поверила своим ушам. — Вы… никогда его не пробовали?

Мой собеседник покачал головой, чуть смущённо усмехнувшись, как будто в этом признании было что-то постыдное.