Книга Дикарь и лебедь, страница 56 – Элла Филдс

Лебедь, похоже, учуяла мой прилив бешенства – воздух нагрелся от моей жажды мщения – и перестала расхаживать по комнате. Я пригладил и без того безупречную шевелюру и с улыбкой распахнул дверь.

И получил по голове канделябром.

Я покачнулся, но лишь на мгновение, и, догнав лебедь у самой лестницы, обхватил ее за талию.

Она извивалась и сопротивлялась, пинала меня пятками по ногам. Я не обращал внимания на эти удары. Отнес ее обратно в комнату, поставил на пол и окинул взглядом – в золотых глазах бушевала буря, полная грудь вздымалась.

Заметив, на что именно я смотрю, она злобно оскалилась. Я ухмыльнулся.

– Сердишься на меня, значит.

Лежавший у меня на пути канделябр я пинком отправил в сторону и закрыл дверь. По лбу что-то текло.

– Ты убил моего отца, – повторила она, кажется, в сотый раз. – Ты обольстил, обманул и похитил меня. – Улыбка у нее была отнюдь не добрая, но все равно поразительно красивая. Она прорычала: – Сержусь – это слишком мягко сказано, король.

Я дотронулся до лба – из нанесенной ею раны текла кровь. Я растер ее между пальцами.

– Тогда скажи иначе.

– Что? – Она злобно зыркнула на меня и отступила к кровати, когда я пошел на нее.

– Подбери другое слово. Презрение, отвращение, раздражение, ненависть, омерзение…

Замерев, лебедь прищурилась было, но затем уронила взгляд на пушистый ковер у кровати – тени от длинных ресниц легли ей на скулы.

– Просто… уйди.

– Чтобы ты вновь попыталась сбежать? – спросил я. Мне было интересно и смешно. – Скажи-ка, солнышко. Зачем ты дождалась моего прихода, хотя могла с легкостью найти отсюда другой выход?

Ее молчание говорило само за себя – красноречиво говорило о том, что оба мы и так уже знали.

– Потому что я все равно тебя найду, – тихо и ласково произнес я, поддел окровавленными пальцами ее подбородок и притянул к себе. Она подняла взгляд. – Куда бы ты ни сбежала, как бы далеко ни забралась, где бы ни схоронилась, это… – я провел окровавленным большим пальцем по ее губе, у нее расширились зрачки, она резко выдохнула, – всегда приведет нас друг к другу, если мы окажемся в разлуке, и, лебедь моя… – Ее ресницы вспорхнули, а я все дразняще гладил ее губы, дабы она обхватила ими мой палец.

Я широко улыбнулся – мой член был тверже, чем когда-либо в жизни, в штанах стало тесно, и я знал,что она ощутила его, когда прильнула ко мне, не в силах сопротивляться желанию.

Я коснулся губами ее виска – губы принцессы поглотили мой палец, и тот натолкнулся на ее шелковый язычок.

– Милая моя лебедь, нет ни дня, ни ночи, ни треклятой минуты, когда бы я не думал о тебе, – с тихим стоном выдохнул я.

И переместился, пока не успел натворить чего-нибудь безрассудного. Например, нагнуть ее над той кроватью, задрать юбки и обнажить плоть, что, без сомнений, взмокла от моих слов, от моих прикосновений, – о, звезды – от одного моего присутствия.

Я скрылся у себя в комнате, и рев крови в ушах заглушил тот, что извергся из моей глотки, когда я достал член и удовлетворил нужду, которую она беспрестанно во мне пробуждала.

Опал

Тот свирепый рев, что раздался через несколько минут после его ухода, эхом отразился от стен и пробрал меня до костей, отчего я судорожно запустила пальцы туда, куда те редко забредали.

Я не занималась этим, противилась этому из-за него.