Книга Волк и дикий цветок, страница 139 – Элла Филдс

Ей сказали, что это шантаж. Что само наше существование – угроза. И что рисковать нельзя.

– Ее звали Жизель, – сообщил я бедолаге, которому поручили меня караулить.

Тот не удостоил меня ответом, но очнулся от дремы, что сморила его на посту у двери.

– Мою мать. Может, ты ее помнишь. Короткие черные волосы, изможденное, но красивое лицо. В последний раз, когда я ее видел, – я отнял пальцы от лба и указал вперед, – она была в этой самой камере.

Волк-стражник напрягся, приоткрыл один глаз и уставился на меня с прищуром.

– Плевать я хотел на твои сраные истории. Так что будь добр, заткнись.

Я ухмыльнулся и продолжил:

– Какой-то трус выволок ее из той камеры, и знаешь, что она мне сказала, когда ее повели навстречу гибели? – И я добавил, прежде чем он успел выдать хоть слово: – Все будет хорошо.

Стражник промолчал.

– Но ничего не было хорошо, верно?

Я изобразил полный муки вздох, однако в груди действительно горело огнем. Я вспомнил тот момент, когда осознал, что больше никогда не увижу мать.

– Ее отвели в лес и зарезали. И больше о ней никто ничего не слышал. – Я пожал плечами. – Насколько мне известно.

Тогда волк заговорил:

– Тебя, вероятно, постигнет та же участь. Если повезет.

– Может быть, – задумчиво протянул я, поскольку не имел иного плана, кроме как убедить короля, которого я жаждал убить, отдать мне свою жену.

Рорн должен был сдохнуть. Я дважды упустил возможность утолить это желание. И хотя, исполнив его, я бы спокойнее спал по ночам, заполучить корону я не стремился. Я не хотел ничем себя связывать с этим жалким королевством.

Я всего лишь хотел их королеву. Найти способ ее удержать – этой мести мне хватит с головой.

– Или, может, я избавлю вас от бесхребетного королька, – добавил я, скорее предлагая, нежели угрожая. – Чтоскажешь?

– Скажу, что ты безумен и трындец как бесишь.

– Я всегда был малость… тронутым.

Волк фыркнул.

– Отец твой тоже.

Пошло дело.

Трещинка. Я продолжил ее расширять:

– То есть ты его знал.

Последовало многозначительное молчание. Я усмехнулся.

– А ты, часом, не задумывался, что бы он обо всем этом сказал?

– Мертвым мнения не положено.

Отец, которого я помнил, был столь же добрым и спокойным, сколь свирепым и вспыльчивым. Многими ночами я лежал без сна в ожидании его неизбежного возвращения на маленькую ферму, которую он приобрел для моей матери, узнав, что та носит под сердцем меня.

Пусть отец нас прятал, но он нас любил, и потому их с матерью ссоры никогда не длились долго. А то, как он отзывался об этом месте…

Теперь я все понимал. Все чувствовал. Гниль, что растекалась по коридорам холодной лаской. Бездушный камень, где с избытком водились призраки тех, кто встретил здесь несвоевременную и несправедливую смерть.

Отец часто повторял, что не хочет обрекать нас на жизнь во дворце, что это настоящее проклятие. А мать всегда боялась, что король нас попросту стыдился. Со временем, когда все больше фейри погибало, а ветер все чаще приносил гарь пылающих городов и деревень, она поняла, что намерения отца были благородными.

А я не знал, чему верить.

Пока на песке побережья Нодойи к моему лицу не приставили нож.

Той ночью я потерял глаз, но с тех пор узрел все как никогда ясно.

– Давай-ка предположим, что мнение у мертвых все-таки имеется, Дорал, – как ни в чем не бывало продолжил я. – В этом случае я бы подумал, что отец лишь укрепился в своих убеждениях. Это место – не что иное, как проклятая пустошь, сочащаяся ядом.