Онлайн книга «Брусничное солнце»
|
Мать Варвары бегством дочери была глубоко потрясена, неловко приносила публичные извинения в его поместье. Сокрушалась о своей растоптанной чести, а последние дни жила затворницей. Самуил видел присылаемых ею людей — тихие, почти незаметные, они бродили вдоль болот, срывали незнакомые травы, перешептывались, ежась. Стоило ему заговорить — мямлили и уводили глаза в сторону. Казалось, судьбою ее дочери он озабочен куда больше нерадивой матери. — Настасья! — Его рев разносится по поместью, вибрирует, раздирает глотку. Не останавливаясь, Брусилов летит по лестнице второго этажа, распахивает одну комнату за другой. Где-то должна предаваться вечернему отдыху барыня. — Настасья! Не отзывается, очередная дверь поддается резкому рывку, с громким ударом ручки о стену отскакивает обратно, он отталкивает ее ногой. На полу, среди круга свечей и дымящихся трав женщина. Осоловевший пустой взгляд, дрожащие губы, растрепанные волосы. Она растерянно поднимает голову: — Почему дар молчит, неужели не крупицы не досталось даже на такое смешное дело… — В ее ломком голосе слышится изумление, но ему сейчас все равно. Рывком поднимает ее за острые, как и у дочери, плечи, встряхивает так, что на мгновение голова запрокидывается и ему кажется, что вот-вот хрустнет шея. — Где служанка ее? Низкая девка с рыжими волосами где?! Настасья Ивановна растерянно смаргивает, постепенно возвращается в нынешний мир,лопочет бессвязное: — Ведьма сказала, ждать даров будет, с меня ей нечего взять, не взялась за работу. Сколько я ей всего пообещала, жизнь в достатке, земли… Дура… Отказалась, а иных я не знаю, деревенские бабок-шептух своих, что зеницу ока берегут, боятся, не выдают. Не чувствую, дара нет, не нахожу… Злость плавит легкие, поднимается клокочущим рычанием в горле. Он не слышит, встряхивает снова, вбивается пальцами в тонкие кости, приподнимая над землей. Носки домашних туфель барыни раскачиваются, не касаясь богато отделанного пола. — Служанка где ее, не испытывай моего терпения!? Что за дневники были у Варвары, что она постоянно написывала? Ты мать, ты должна знать о своей дочери хоть что-нибудь! Стоило упомянуть дневники, Настасья крупно вздрогнула, дернулась всем телом и тут же обмякла. Взгляд, до краев наполненный ужасом, вцепился в его лицо. Она нервно засмеялась, дрожащими пальцами зажимая рот, даже не пытаясь высвободиться. — Соврала мне Авдотья, значит. Принесла своей подружке бабкины дневники… Колдовство там, Самиул Артемьевич. Страшные обряды, пойми она, как распоряжаться ими — мы все пропали. Мы Варвару уже не найдем. Пальцы разжимаются сами собой, старшая Глинка падает к ногам, опустив голову, шумно дышит и хохочет. Хохочет так, что закрадывается мысль о ее слабоумии. Ведьмы. Проклятые ведьмы, отравившие его существование. Самым ужасным было то, что без Варвары он уже не сможет — зачахнет, сойдет сума. Так нужно… Любовная горячка, проклятие, такая яростная жажда, что с ней невозможно бороться. А мелкая грязная девка у него эту возможность выкрала. Позволила хозяйке сбежать, развязала проклятый дар, дала в руки оружие. — Где, я спрашиваю… — В его голосе горячим потоком бурлит чистая злоба. Настасья не поднимает головы, говорит одним выдохом: — На кухню служить отправила. Короткий миг. Всего несколько секунд отделили его громко хлопнувшей дверью от сидящей на полу разрушенной изнутри барыни. |