Книга Брусничное солнце, страница 44 – Лизавета Мягчило

Три книжицы. Потрепанные желтые страницы, старательно выводящиеся, но корявые буквы. Она помнила их так четко, словно еще вчера держала в руках.

Нет. Нигде нет. Заламывая руки в бессильной ярости, Настасья заметалась по комнате зажатой в угол дикой волчицей.

Ежели Варвара уже добралась до них? Ежели нашла?

Метнулась к дверям, налетела в коридоре на подглядывающую тайком Авдотью, личную прислужку Варвары. Злость лизнула глотку, дрожащая от страха и ярости рука вцепилась в рыжую косу.

— Брала твоя хозяйка с комнаты бабки книги? Говори, брала?!

Девка тихо пискнула, но тронуть ее руки не посмела, зажала кожу у ушей двумя ладонями, силясь ослабить боль и напряжение.

— Не брала, барыня, господом богом клянусь, не брала она… Я бы знала, Варвара Николаевна всем со мной делится, вот вам крест, не брала.

Настасья отшвырнула ее от себя, поправила сбитую набок высокую прическу, поникли плечи. Дыхание не желало успокаиваться, сердце частило где-то в глотке, раздражение зудело под ногтями.

— Немедля собери все ее вещи и отправь в поместье Бурсиловых, а затем передай нашему возничему поручение: пусть к отцу Михаилу на поклон явится, скажет, чтоб на следующей седмице венчать рабу божью Варвару с Самуилом Артемьевичем Брусиловым готовился.

Она ненавидела промедление. Желает Самуил взять в жены Варю даже после такого оскорбления? Так она затянет дочь на алтарь супружества за волосы. Не медлить, не ждать, пока одурманенный чувствами глупец разорвет помолвку, остынет, одумается. Ни единой заминки, удача сама приплыла к ним в руки, будет глупо терять ее из-за смертибезымянного бедного художника.

Служанка испуганно заправила косу за воротник рубахи, тихо всхлипнула. В глазах — ужас, непонимание. Вот-вот сунет нос туда, куда ей не положено. Повезло, неглупа. Смолчала.

— Позволите рядом с Варварой Николаевной остаться прислуживать?

— Ни в коем разе. В доме мужа ей свои девки по закону будут положены, тебе и здесь работа сыщется.

Она глубоко поклонилась, юркнула за двери, пока барыня выглянула в окно, подзывая конюха:

— Экипаж вели подать, да живо!

Дорога до поместья Бурсиловых пролетела незаметно. Когда экипаж въезжал на длинную широкую аллею перед домом, на порог неспешно вышел Самуил. Развязная расслабленная походка, руки, спрятанные в узкие карманы кюлотов[2]. Ни единого намека на почтение. И он был в праве выражать свою раздраженность небрежностью — Варвара нанесла ему удар. А сглаживать произошедшее приходилось ей.

Из экипажа Настасья выскользнула, не дожидаясь помощи извозчика. Быстро проскочила ступени, оказываясь около младшего Брусилова.

Высокий, статный, богатый, от природы одаренный выразительной мужской красотой. Чего еще Варваре надобно? Дура. Глупая слепая ослица, влюбленная в жалкого юнца, не способного защитить даже себя.

— Вы заставили обмануться меня, Настасья Ивановна. Не думал, что к Варваре Николаевне прилагался воздыхатель, а сердце ее занято. Когда рука уже принадлежит мне. — В его голосе сквозило холодное раздражение, Настасья замерла на ступенях. Натянутая блеклая улыбка соскользнула с лица.

— Я и сама обманулась, Самуил Артемьевич… Приношу глубокие извинения за свою дочь. Полагаю, мы сможем быстро разрешить сие недоразумение.

Он так и не достал рук из карманов, коротко дернул головой в сторону двери и развернулся, заставляя ее стремительно шагать следом.