Книга Брусничное солнце, страница 119 – Лизавета Мягчило

Глядя на слезы Глинки, он впервые почуял не досаду, не желание утешить, прижимая к себе. Нет. Яков почуял злость. Опаляющую, выдирающую сердце из грудины и швыряющую его на адскую сковородку. И глупая мышца зашлась, застучала так быстро, так отчаянно, что этот грохот отдался под самой глоткой, заставил поднять в оскале верхнюю губу. Захлебнуться привычной, знакомой жаждой крови.

— Прекрати. — В два резких шага он подошел к душераздирающей картинке. Стереть, немедленно забыть, иначе он не сдержится… Рука быстро сжала Варвару поперек ребер, и он дернул ее вверх, заставляя расцепить пальцы, выпустить Авдотью из своих объятий.

Не сопротивлялась… Господи, как он надеялся, что сейчас она разозлится, попытается расцарапать лицо, кинется с ругательствами. А она… Ничего. Повисла в его руках безвольной куклой, баюкая свое горе, давясь не плачем, нет, нечеловеческим воем.

Две смерти подряд. Обе — близких людей. На какой-то короткий миг к ярости примешался страх — что, если это сломит ее? Так, что уже нечего будет собирать воедино?

— Погляди на меня. Варя, сюда смотри! — Перехватил удобнее, поставив на ноги. А барыня покачнулась и попыталась осесть. Взгляд все так же цеплялся за распластанную на земле Авдотью, распухли от плача нос и веки. И тогда Яков сжал лицо в своих ладонях, отвернул спиной от нечистой почти насильно. Впился взглядом в расширенные глаза. Его почти убила упавшая с ресниц слезинка.

Потому что в этом мире боль продолжает множиться. Человек за человеком, сводя в могилу хороших и честных, оставляя плодиться жестокость и ненависть. Потому что ни в одной Российской губернии не будет иначе — ты либо овца, которую режут, либо волк. Сильнейшем позволено многое.

Большой палец медленно стер соленую дорожку со скулы, огладил припухшую щеку, заставляявнимание барыни переключиться на него.

— У тебя нету права горевать, тебе сейчас другим заняться придется. — Он заставил свой голос звучать грозно, внушительно. Выдернуть из этого потока слез, указать новую тропку к спасению. — Сейчас ослабляй вашу связь и тяни ее к болоту, я попрошу за вас лешего, путь сам ляжет под ноги. За землянкой вырыт подпол, под лавкой цепи. Слушай, Варвара! Жить хочешь, спасти ее тоже? Так слушай!

Взгляд прояснился, ее грудная клетка приподнялась и резко опала, но Варвара заставила себя приоткрыть рот для ровного выдоха. Едва заметно кивнула — его руки с медленно удлиняющимися когтями не позволяли большего.

— Скуй ее цепью, да в подпол сбрось — для Авдотьи солнечный свет, хуже смерти теперь. Не смотри, что места мало — колени к носу прижмет и в самый раз будет, вползет. Не ложись спать — с непривычки связь из рук выскользнет, и она по твою голову подымется. Дождись меня, постарайся.

До Варвары смысл слов добрался слишком медленно. Вот она стояла, окаменевшая, неподвижная, а вот попыталась уцепиться за его руки, отчаянно качая головой.

— Не бросай меня, пошли вместе. Не могу, я не выдержу…

Он почуял, как собственная сила стрелой метнулась к болоту, поволокла тела, поднимая из топи. Не выдержать. Злость почти такая же, как та, с которой он шел забирать головы убийц своей матери. Такая обглодает до костей, расплавит останки, пустит пеплом по ветру.

— Я скоро вернусь, нужно лишить твоего жениха преимущества.