Книга Энчантра, страница 37 – Кейли Смит

— Этот пункт — заслуга Ровина, — усмехнулся Севин.

Когда они дошли до поворота, Женевьева чуть не подавилась воздухом. Сад был потрясающим несмотря на снег. Или, может, именно благодаря ему. Изгороди были усыпаны искристой ледяной пылью и обрамляли квадрат серо-белого мрамора. Вдоль ограды тянулись серебряные решётки, оплетённые шипастыми лозами с пурпурными ягодами, словно драгоценные камни. Перед решётками стояли розовые кусты и скопления зажжённых свечей.

Когда они шагнули в освещённый квадрат, взгляд Женевьевы скользнул по рядам позолоченных кресел для братьев и сестёр Ровина. Эллин и Уэллс сидели рядом за спиной Реми, который явно пришёл туда не по своей воле. А в дальнем углу, у алтаря, их всех ждал Баррингтон.

А у конца дорожки, с хищным блеском в янтарных глазах, стоял её будущий муж.

Ровингтон Сильвер был воплощением тьмы на фоне снежной белизны и мрамора. Его чёрный костюм был расшит шёлковым узором тон в тон. Всё сидело идеально. Золотой шёлковый шейный платок перекликался с запонками и серьгами в его ушах. Даже волосы были аккуратно зачёсаны назад — неожиданная щепетильность.

Если платьепроизвело на него впечатление, он не выказал этого. Хотя взгляд задержался на лифе дольше, чем следовало бы. Севин передал её руку Ровину и поспешил к своему месту, оставив Женевьеву наедине с отцом и братом.

Сердце колотилось в груди — и Женевьева всерьёз задумалась, как долго она продержится.

— Дыши, — велел Ровин, сжав её ладонь, в то время как его отец прочистил горло.

Она судорожно втянула воздух, когда Баррингтон заговорил:

— Мы собрались здесь сегодня, чтобы стать свидетелями союза Ровингтона Сильвера и Женевьевы Гримм в священной церемонии Aeternitas. Вечный брак.

Слово вечный сжало её грудную клетку.

— Ровин, начнём с тебя. Повтори за мной: «Я, Ровингтон Сильвер, скрепляю свою судьбу с твоей».

— Я, Ровингтон Сильвер, скрепляю свою судьбу с твоей, — повторил он, не отводя взгляда и чётко выговаривая каждое слово.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность, — сказал Ровин.

На бумаге эти клятвы не были ужасны. Но внутри у Женевьевы всё скручивалось в тугой узел.

— Теперь ты, Женевьева, — произнёс Баррингтон. — «Я, Женевьева Гримм, скрепляю свою судьбу с твоей».

Женевьева открыла рот, попыталась произнести слова, но язык не слушался. Кто знает, к чему она себя привяжет? Вдруг хуже Фэрроу? А это на вечность…

Она никогда не была фанаткой всего долговечного.

— Женевьева, — мягко подтолкнул Баррингтон.

Ровин молчал. В его глазах не было ни давления, ни поддержки.

Женевьева сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь сосредоточиться на уколах зимнего воздуха — на том, как он заставляет кожу покрываться мурашками, как он онемяет плоть. Она справится. Она сможет сыграть по их правилам.

Ровин наклонился к ней, чтобы прошептать на ухо, будто точно знал, о чём она думает:

— Не зацикливайся на слове «вечность». Ничто не вечно. Даже если ты этого хочешь.

Женевьева прошептала:

— Я, Женевьева Гримм, скрепляю свою судьбу с твоей.

Ровин едва заметно кивнул, ободряя её.

— Моя душа — твоя душа. Моё сердце — твоё сердце. Моя кровь — твоя кровь. На вечность, — закончил Баррингтон.