Книга Почти 15 лет, страница 157 – Микита Франко

Димон. У Димона мама недавно попала в реанимацию, Лев её спас, это хорошо. Если бы не спас — позвонить бы не получилось.

Когда Димон ответил, Лев соблюл все вежливые формальности:

— Привет. Извини за поздний звонок, не разбудил?

Димон тоже ответил вежливо:

— Нет, всё в порядке. Что-то случилось?

— Хотел попросить тебя об экскурсии по твоему дворцу.

— По наркодиспансеру что ли? — хмыкнул Димон.

— Можно только по подростковому отделению.

— Оно детское называется.

Звучало жутковато, но Лев согласился:

— Ага, по нему.

— Нет проблем. Приезжай.

— Завтра утром нормально?

— Нормально.

Возникла пауза, и Лев испугался, что Димон сейчас отключитвызов.

«Спроси, просто спроси — уговаривал он сам себя. — Это ни к чему не обязывает».

— Подожди, — попросил Лев. — Я хотел ещё узнать…

— Что?

— Вы делаете кодирование?

Димон удивился:

— Кому? Детям?

— Нет, — выдохнул Лев. — Взрослым.

В верхнем ящике тумбочки, рассыпанными по углам, он нашел засохшие крошки каннабиса и папиросную бумагу, но самой травки не было, как и других наркотиков. На всякий случай, как и говорил Лев, он проверил все остальные ящики и шкафы, но из преступного обнаружил только сваленные комом вещи и контрольную работу по математике с отметкой F. Удивительно, как то, что ещё вчера вызвало бы негодование («Почему не подготовился?»), сегодня даже не заставило повести бровью. Какие уж теперь оценки…

В комнате пахло жженой травой, и Слава не мог понять, чудится ему этот запах или он висит в воздухе на самом деле. Верхний ящик тумбочки действительно источал странный растительный аромат, но теперь Славе казалось, что пахнет повсюду. Может, запах был здесь всегда, а Слава не замечал, потому что старался быть слишком хорошим? По пальцам одной руки можно вспомнить, сколько раз он проходил в детскую комнату — она вся принадлежала детям, потому что… потому что так правильно? Он стучал, прежде чем открыть дверь, не заходил, а заглядывал, не убирался и не требовал уборки (кроме протирания пыли), потому что позволял им самостоятельно решать, хотят они жить в порядке или хаосе. Разве это не демократия? Не та степень свободы, необходимая детям? Почему всё, что он старался делать правильно, теперь выглядит одной большой ошибкой?

Он злился на собственную несостоятельность. Он злился на Мики, который не только открылся с новой стороны, но ещё и заставил Славу переосмыслять себя. Казалось, всё, что он знал о своей семье раньше, неправда. Всё, что он знал о себе самом — тоже. Ему всегда хватало мудрости оставаться мягким, чутким, спокойным отцом, а теперь он перетряхивал его личные вещи и ему даже не было противно. Ему было злобно. Он делал это с какой-то разрушительной жаждой тирании.

И в то же время понимал, что тирания не работает тоже. Он будет прятать лучше. Он будет хранить траву не в верхнем ящике тумбочки, а в таких местах, куда Слава даже не додумается заглянуть (тайник в плинтусах?). Он будет врать больше и лучше. Тирания выращивает изворотливых изобретательных лжецов.

А если ни любовь, ни насилие не помогут воспитать хорошего человека, что вообще поможет? Он не знал ответа. Это был пик его родительской беспомощности.

Когда Слава гремел ящикамистола в поисках документов, Мики шевельнулся в своей постели и приоткрыл глаза. Слава обернулся на него и с напором спросил: