Книга Окна во двор, страница 137 – Микита Франко

Слава рассердился еще больше.

– Вот опять они, твои манипуляции. Или Лев – твой любимый папа, с которым тебя нельзя разлучать, или «настоящий тиран», к которому ты боишьсявернуться. Определись уже.

– Не могу определиться, – негромко ответил я. – Потому что он меня то бьет, то любит. Так что это ему, а не мне надо определяться.

Слава ничего не ответил, снова взялся за ручку чемодана и, коротко кивнув Ване, повернул по направлению указателя. Я с нотками злорадства подумал: нечего сказать, значит, я прав. Но победы в таких спорах стали приносить мне непродолжительное удовольствие – я вспоминал, что это не футбол, и расстраивался еще сильнее.

Хорошо, что с нами был Ваня. Не представляю, в каком болоте из неловкости и неуютности нам пришлось бы болтаться, если бы брат, завидев Льва издалека, не побежал к нему с радостным криком: «Папа!» (что-то новенькое – он не называл его раньше папой).

Запрыгнув на Льва с цепкими объятиями, Ваня чуть не снес его с ног.

– Эй, ты тяжелый вообще-то! – шутливо возмутился Лев, мягко опуская Ваню на пол.

Они обнялись уже спокойнее – папа, закрыв глаза, прислонился губами к Ваниной макушке, и они стояли так очень долго.

Лев не изменился с нашей последней встречи, хотя я почему-то опасался, что он заплохеет от одиночества: станет нездорово худым, уставшим и неопрятным (что, конечно, звучит фантастически, но порой в голову лезло худшее). Но он был прежним, с жесткой улыбкой, с холодным взглядом, одетый с иголочки: классическое пальто, темный джемпер, под которым угадывался белый воротник рубашки, брюки со стрелками. Я подумал, если прижаться к нему, как Ваня, можно почувствовать запах сандала – таким на моей памяти был его любимый парфюм.

Лев, разомкнув объятия, негромко сказал Ване:

– Я очень скучал. Рад видеть тебя таким.

– Последний раз ты видел меня в коме? – вдруг спросил Ваня.

Мы со Славой напряглись: он никогда не поднимал эту тему раньше.

– Да.

– Я был страшный?

– Нет. Но мне все равно было страшно.

Удовлетворенный ответом, Ваня шагнул в сторону, и настал момент неловкого цепенения и опускания взгляда в пол. Во всяком случае, когда Лев посмотрел на меня, я именно так и поступил: оцепенел и потупился.

Он спросил:

– А ты не хочешь обняться?

– Хочу, – сказал я, но не двинулся с места.

Лев даже не шелохнулся, ожидая первого шага с моей стороны. Я потянулся к нему, но все движения давались тяжело, словно против воли. Тогда он шагнул навстречу, и мы коротко обнялись, совсем не так, как они с Ваней. Я хотелтут же отступить назад, но Лев вдруг повернул мое лицо к себе.

– Что у тебя с глазом?

– Что? – не понял я.

– Вот тут, – он провел пальцем по краю глазницы. – Ты ударился?

Я думал, что сильнее нервничать уже невозможно, но меня обдало вторым паническим приливом. Там, над веком, был светлый затягивающийся рубец – едва заметный, если не приглядываться.

Пока я лихорадочно придумывал легенду о том, как глупо не вписался в поворот, Слава, вдруг оказавшись рядом, сказал:

– Он подрался с моим парнем.

Я думал, Лев, удивившись, переспросит: «Подрался?» – ведь это даже звучит забавно, но он переспросил:

– С твоим… кем?

Он отпустил мое лицо, и я отошел на пару шагов назад – на всякий случай.

– С бывшим парнем, – невозмутимо повторил Слава, будто бы не замечая, как очертились скулы на лице Льва. Не к добру.