Онлайн книга «История Льва»
|
Шева так и поступил. Он отвернулся. Резко повернув голову к правому плечу, Шева с отвращением выдал: - Фу! Мало ли, что ты вчера делал этими губами! И он начал выбираться из его то ли хватки, то ли объятий. Лёва его отпустил. - Это единственная причина? – холодно спросил он. В него заползало тоскливое разочарование. Может, ему показалось, может, он сам это всё придумал? И кадык, и взгляд, и движение бёдрами… Шева сел на ступени, прижался к перилам и неожиданно расплакался. Лёва, не зная, что теперь делать и куда себя деть, сел на ступени с другого конца, прижался и к стене и… Ничего. Хотелось бы ему расплакаться, но ничего не получилось. Поэтому он просто слушал, как плачет Шева, не зная, что сказать. Наверное, всё, что между ними случилось было как-то… Неприлично.
Грифель и Вальтер во всех подробностях рассказали Каме, как вышли с битой и трубой на Власовского, а этот мудак, то есть Лёва, прикинулся «своим», а на самом деле он «крыса» и «подрывает нас изнутри». Про «подрывает изнутри» сказал Вальтер – он был поначитанней, чем Грифель, и иногда выдавал сложные речевые конструкции. Но Каму весь этот рассказ не впечатлил, он справедливо заметил, что запрещал трогать Власовского, отвесил этим двоим пенделей и пригрозил, что, если ещё раз сделают что-то поперек его слов, могут в подвале больше не показываться. В общем, авторитет остался у Лёвы, и ключи – тоже. Парни сделали вид, что никаких недоразумений не происходило, и, когда им нужно было собраться, приходили под Лёвины окна выпрашивать ключи. Зная, что подспудно его недолюбливают, он никому не передавал связку в руки, а всегда открывал и закрывал подвал лично. Старался не оставлять их одних – не хотел давать лишнего повода перетереть ему кости. Несколько дней прошли спокойно: никто никого не бил, не задирал, не подкарауливал с битой в кустах. Общение с Шевой выглядело вежливо-сдержанным, как у едва знакомых людей, старающихся соблюсти светские приличия. Но Лёва так устал от накала эмоций, что эта холодность между ними будто бы позволила взять передышку. Недолгую. До четырнадцатого июля. Четырнадцатое июля– день, который Лёва ещё долго будет считать одновременно худшим и лучшим в своей жизни. В этот день он пришёл к родителям Шевы с правдой. Днём они с компанией играли в «Дурака», Лёва первым отбился, вышел из игры и продолжил наблюдать. Но, как это обычно бывало с ним, наблюдал он только за Шевой, а не за ходом игры: смотрел, как тот закусывает нижнюю губу, когда думает, убирает волосы с лица, тянется к колоде. За последним жестом и скрывалась правда: когда Шева протянул руку, чтобы взять новую карту, Лёва увидел два точечных следа по ходу вен на внутренней стороне локтевого сгиба. Он вздрогнул от страшной догадки и прервал игру. - Это что? - Чё? – Шева поднял на него глаза. Лёва схватил его за запястье с такой силой, что Юра выронил карту из руки, и, кивнув на следы, почти выкрикнул: - Это что?! Шева усмехнулся: - Ты чё? Ты мне не мамка. Этим ответом – «Ты мне не мамка» – Шева и дал понять Лёве, что делать дальше. Если он – не мамка, то ничего не остаётся, как пойти к той, кто «мамка». Лёва не стал ничего спрашивать, мол, «Ты колешься или заходил к процедурной медсестре на капельницу с витаминчиками?». Ему не хотелось слушать дурацкие отговорки и оправдания, но ещё меньше ему хотелось услышать правду, сказанную с насмешливым равнодушием: «Да, я колюсь». Поэтому он пошёл к матери Юры, чтобы даже не дать ему шанса себя переубедить, и не дать шанса самому себе – переубедиться. |