Книга Особенности современной артефакторики, страница 81 – Ольга Булгакова

Робин улыбнулся, а поцелуй согрел сердце, отогнал смутные страхи.

Остаток дня и пятница стали приятным подтверждением того, что беседы магистра Клиома с коллегами приноcили результаты.Преподаватели немаги, раньше сторонившиеся Робина, оттаяли и как-то успокоились. Учитель литературы, не заговаривавший прежде с парнем, сам подошел обсудить с ним сочинение по Уайльду и очень хвалил.

Я сидела рядом, слушала, присматривалась к ауре Робина. Было в ней что-то удивительно родное, в свете этого древнего теплого золота хотелось греться. Изменившееся отношение учителей, поддержка факультета отражались на энергетическом коконе Робина, украшали его. Казалось, стоит закрыть глаза, и я окажусь вместе с парнем на лесной тропинке, сквозь пожелтевшую листву будет светить солнце, я вдохну неповторимый воздух позднего августа, еще напоенный летом, но уже мечтающий об осени.

Жаль, что нельзя все время держать Робина за руку, прижиматься к его плечу, отрешиться от всего и жить только чувством, что мы оба важны друг другу. Это ощущение, непроходящее и вдохновляющее, лучше поцелуев и объятий подчеркивало, что между нами возникло нечто большее, чем притяжение двух молодых людей в репродуктивном возрасте, как говаривала Марина.

Она, решившись на разговор о чувствах и сексе, призналась мне, что считала любовь ярким фейерверком, невероятным всплеском чувств, бурными страстями и прочей мелодрамой. Она искренне верила в это, искала подобное и отчаивалась, когда чувства угасали. А угасали они быстро. Потом моя мама познакомила ее с Алексом.

— Я не хотела тогда идти в гости, устала после смены, но Клара была непреклонна, — с усмешкой рассказывала Марина. — Οна уговорила меня заглянуть хотя бы на часик-два. Я приехала, вышла из машины, а дорожка к подъезду была скользкая. Так я и пробиралась по сантиметру к двери, боясь уронить эклеры и себя. «Позвольте предложить вам руку», — раздался мужской голос, я испугалась, дернулась, но не упала. Алекс поймал меня.

— Не помяв эклеры? — уточнила я с деланным недоверием.

Марина рассмеялась:

— Он ничего не помял, нет. Алекс был очень мил, и чувствовалось, что это не напускное. Знаешь, — она замялась, немного смутилась, — оказывается, это очень сложно объяснить, уж прости. Главное, что еще в тот вечер я поняла, насколько мы с ним… свои. Это сильней бразильских страстей и неуемного желания целоваться. Это как Рождество, Рождество в детстве. Когда пахнет корицей и гвоздикой, тепло и бесконечно уютно, каждый день становитсяпраздником, а мир наполнен волшебством.

Я кивнула, представив это чудесное ощущение. Марина ласково улыбнулась, обняла меня:

— Любовь очень разная. Для меня такая — настоящая. Она в миллионы раз сильней и ценней других привязанностей. И я очень хочу, чтобы и ты встретила того самого. Думаю, ты поймешь, когда это случится.

Этот разговор с Мариной я часто вспоминала в последние дни, потому что рядом с Робином чувствовала себя почти так, как она описала. Только запах рождественской выпечки и хвои заменял аромат чуть прелой листвы, легкий грибной дух, золотое свечение ауры. Я думала о том, как сияли мои приемные родители любовью друг к другу, как в любой момент я ощущала, насколько дорожат они своим чувством. Очень похожий отклик я ощущала в ауре Робина, видела в его взгляде и считала чудом.