Книга Отрада, страница 95 – Виктория Богачева

— Да у вас, мужей, одно лекарство на все беды, — поджала губы знахарка и укоризненно нахмурилась. — Вот что. Нечего тут толпиться. Что девоньку мою привел, благодарствую, — она чуть склонила голову перед Третьяком. — Вовек не позабуду. Но пора и честь знать, время позднее давно.

Сердце Отрады преисполнилось к знахарке горячей благодарностью. Сама она, вестимо, ничего не могла сказать дядьке Третьяку. Был тот взрослым мужем, и не ей егоучить.

А хотелось! Потому как речи его, мудрые да разумные, такую бурю всколыхнули в девичьем сердечке, что и сама себе удивилась. Никогда не мыслила, что и мурашки могут так по рукам да хребту бегать, и щеки заливаться густым румянцем, и горячо-горячо делаться где-то внутри, в груди, и низ живота тяжелеть...

— А ты обожди, я Третьяка Годуновича провожу и вернусь! — велела знахарка напоследок кузнецу и вместе с мужчиной вышла из избы, подтолкнув того в спину: Отрада только и успела уже ему вслед слова благодарности выкрикнуть.

Они с Храбром остались в горнице вдвоем, и ей тотчас сделалось неуютно.

Бочком, вдоль стены она скользнула к печи и подхватила со скамеечки матушкин платок, который забрала с собой из той избы. Прикрыла плечи и волосы распущенные – на праздник не возбранялось простоволосой ходить, да токмо для нее-то все празднества закончились давно, но косу переплести не успела. Когда бы... сперва за дядькой Третьяком поспевала едва, а после с нежданным гостем в избе встретилась.

Искоса взглянув, она приметила на столе пустые чарки и кувшин и плошку, в которую выкладывала днем каравай из печи. По горнице плыл теплый, хлебный запах кваса.

Храбр так и остался на ногах, хотя мог бы и сесть. Перед ней-то ему нашто стоять...

Отрада двигалась по горнице вдоль стен, и он поворачивался следом. Высокий, мощный. Косая сажень в плечах – так говорили про него в общине. Ну, кузнецу и положено быть сильным, не каждый сдюжит тяжеленным молотом от зари до зари ворочать.

Он стоял к ней чуть боком, и Отрада скользила взглядом по его резким, грубоватым чертам лица. По твердому подбородку, по сомкнутым, редко улыбавшимся губам, по напряженным скулам, по нахмуренным бровям, которые так и хотелось разгладить…

Она вздрогнула и покраснела, поймав себя на мысли, что рассматривает Храбра уж слишком пристально, и поспешно отвернулась, надеясь, что он ничего не заметил.

— Отчего твой жених тебя не сберег? — хриплый, грубоватый голос кузнеца рассек повисшую меж ними тишину.

Отрада захлопала длинными, пушистыми ресницами. Обожгла кузнеца взглядом и отвернулась, принялась глядеть на печь позади него. Она уже давно примирилась с мыслью, что ей не дано постичь ни поступки его чудные, ни слова, но нынче он смог ее удивить.

— Коли уж женихается, надобно невесту беречь,— припечатал Храбр.

Он тоже не глядел на Отраду. Рассматривал свои загорелые, обнаженные по локоть руки, видневшиеся из-под с закатанных рукавов рубахи, все в светлых пятнах от мелких ожогов. На душе было муторно, и он злился, и от того надувались жилы на предплечьях.

— Отчего ты надо мной насмехаешься? — спросила Отрада с упреком и вскинула голову, и впилась в него пронзительными, зелеными глазищами. — Откуда бы жениху у меня взяться? Али ты позабыл, что у меня ни приданого, ни родителей, ни избы нет?