Книга Отрада, страница 56 – Виктория Богачева

Храбр распахнул дверь в сени и протянул Отраде снятый с крючка платок.

— На-вот. Укройся, озябнешь ништо.

Горячая волна благодарности затопила ее, но она, смущенная и тронутая столь простой заботой, смогла лишь кивнуть и едва приметно улыбнуться. Губы не слушались, так и норовили задрожать – верный предвестник слез.

Снаружи и впрямь было прохладно. Особливо после теплой, дышащей хлебом избы. Отрада смотрела в затылок идущему впереди Храбру и думала, будет ли великой дерзостью спросить у него, что решил? Про городище да воеводу. Покусав губу, все же промолчала. И без того немало она нынче натворила. Как сошел вконец угар, окутавший ее еще у реки, когда подслушали они разговор старосты и вуя Избора, так сделалось ей жуть как стыдно.

Чтобы сказала ее мать, будь жива? Что творит неразумная дочка?

С отчаянно лихостью Отрада махнула рукой. Ну, и пусть! Коли б ждала она сватов да пряла на лавке приданое, тогда бы и печалилась. А нынче... Отрезанный она ломоть, пригрелась в избе у знахарки,когда из родного дома выжил дядька. Нашто ей печалиться, коли оказалась с мужем наедине в горнице? Срама почище того, что вуй Избор сотворил, еще поискать надо.

Увязнув в сердитых размышлениях, Отрада не заметила, как стали они спускаться вниз. В темноте, когда хоть глаза слепи, она неловко наступила на камень, подвернув ступню, и едва не полетела вниз, ровнехонько носом в землю. Развернувшись, Храбр поспел подхватить, и Отрада уткнулась щекой тому в рубаху на груди. Немыслимая близость чужого, горячего тела – мужского тела – ошеломила ее на мгновение. Пахло теплом и хлебом, как в избе, и самую малость терпкой горечью, и чем-то солоноватым, и кузнечным огнем.

Зажмурившись и чувствуя под щекой шероховатую тканину, она резко вдохнула и стиснула зубы, чувствуя хватку кузнеца на своих плечах. Платок соскользнул на землю, и потому ладони Храбра касались ее лишь через тонко выпряденную рубаху. Прикосновение почти обжигало.

Голова закружилась, и неверными руками Отрада уперлась Храбру в грудь и оттолкнула саму себя. Она испугалась, но, подняв взгляд, увидела в его глазах прежнюю безмятежность и спокойствие.

— Ты под ноги гляди, — посоветовал он и, убедившись, что она твердо стоит на земле, развернулся и зашагал вперед.

Позабыв свой страх, Отрада громко фыркнула. Ты погляди-ка! Девку обнял почти, она ему в грудь впечаталась, а словно с гуся вода! И бровью не повел, и ни одна жилочка на щеке не дрогнула! Обида пополам со злостью подстегнула ее, и в несколько шагов она смогла догнать Храбра, который замедлился и то и дело оборачивался назад.

— А что порешил ты с городищем? — спросила Отрада, поплотнее запахнув на груди платок. — Не поедешь?

— Поеду, — ответил он с лукавой усмешкой. — Я воеводе слово дал. И без того задержался.

— Какое слово?

Отрада сердито поджала губы, но говорить ничего не стала. Стиша была права. Он – взрослый муж, сам решит. И ей – никто! Как и она ему. Не должен он ей отчитываться.

— Меч ему выковал. Еще прошлой зимой один ему полюбился. Когда я к нему ходил суда искать, — Храбр замолчал, словно стало ему тяжело говорить.

Отрада уже и на надеялась, что он скажет еще хоть слово, пока не дойдут до избы знахарки, но неподалеку от знакомой опушки он продолжил.

— Воевода сказал, что возьмет меч в уплату виры. Но то был отцовскиймеч, и я его не отдал. Посулил, что выкую для него особый.