Книга Отрада, страница 28 – Виктория Богачева

Но вуй Избор все иначе порешил. Минула пара седмиц, и как-то под вечер, к трапезе, постучал он в избу. Сидевшая за столом Отрада подскочила от испуга и боязливо покосилась на дверь. Уже несколько дней к ней никто не заглядывал, даже знахарка не приходила – больно забот было много в поселении, тяжко этой весной распашка шла, мужчины то спины себе надрывали, то на плечах расцветали широкие вдавленные полосы...

Поправив рубаху и привычно погладив лунницу, Отрада вышла в сени и отворила дверь. На крыльце стоял вуй Избор с женой Купавой.

— Отрадка! – дядька улыбнулся ей и широко раскинул руки, словно собирался ее обнять.

Но передумал в последний миг и шагнул в сени, мимо оторопевшей сестричны.

— Как ты поживаешь, Отрадушка? – Купава вошла в избу следом за мужем и окинула скудное убранство быстрым, цепким взглядом. – Вечеряешь, никак? Не помешаем небось тебе.

— Здравы буди, — опамятовавшись, Отрада отошла от стены, в которую вжалась, и закрыла за нежданными гостями дверь. – Повечеряете? Чем богата... – она развела руками и шагнула в закуток у печи, чтобы взять еще ложек да мисок.

— Да нет, благодарствую, сыты мы, — пропела Купава, поправляя расшитой красной нитью убрус.

Подобрав трехцветную поневу и подол свиты, она опустиласьна краешек лавки, которую мастерил еще отрадин отец Бус и снова бегло огляделась. Ее наметанный глаз тотчас подметил и беспорядок, и позаброшенность, пустоту избы. Купава поджала губы и посмотрела исподлобья на мужа. Сдалась ему эта девка! Сыночку они могли бы и много краше да богаче невесту подыскать! А эта... хоть и с избой нынче, да от избы там одни слова. Так, лачуга покосившаяся, внутри разве что не ветер гуляет. Ни сундуков набитых, ни утвари, ни скотины.

Вуй Избор и вовсе остался стоять, привычно уперев широкие ладони в бока. Его дородный живот выдавался вперед, нависая наш гашником портков. Красноречивых взглядов жены он нарочно избегал. Баба-дура, пусть сидит да помалкивает, не ее печаль, что муж решил! На то он и муж!

— Что же ты, Отрадушка, совсем за порядком не следишь, — укорила ее Купава и прищурила свои темные, лисьи глаза.

Девка смутилась, спрятала за спиной руки и, вторя тетке, обвела избу печальным взором.

— Да будет тебе, Купава, — нежданно-негаданно за нее вступился вуй Избор. – Мать у девчонки токмо-токмо померла. Как может пока, так и управляется по хозяйству. Верно я сказываю, Отрадка? – и он подмигнул ей, склонив голову, отчего жесткие рыжеватые волосы упали ему на висок.

— Верно, дядька Избор, — бледными губами послушно согласилась Отрада.

Чуяла она недоброе. Больно уж злыми были у него глаза.

— Токмо так, знамо дело, ты долго не продержишься. Али пуп надорвешь, али батюшкино наследие по ветру пустишь.

Отрада вскинула на вуя хмурый взгляд. От ее ушей не укрылось, как презрительно он произнес слово «наследие». Избор же и не приметил ее недовольства; он редко на девок глядел, когда говорил. Нужды не было особой – его и так все слушались. А вот жена его куда внимательнее оказалась. Разглядев, как вспыхнули недовольством болотные глаза Отрады, Купава и сама нахмурилась.

Не зря, ох, не зря старый дед Брячислав всю эту породу хаял да не любил: и дочь свою непутевую, и муженька ее ни на что негодного, явившегося в поселение как-то посреди ночи да принесшего с собой одну беду. Неспроста в ту осень коровы у многих баб померли.