Книга Палач и Дрозд, страница 89 – Бринн Уивер

– Потому что… нравлюсь?

– Нравишься?.. – Роуэн разражается недоверчивым хохотом. – Нравишься. Ты. Серьезно?.. Господи, Слоан. Ты, конечно, умная девочка, но иногда такая дура. Неужто ты думаешь, что я из одной симпатии вставил в рамочку твой рисунок и повесил на кухне, чтобы любоваться каждый день и думать о тебе? И из той же симпатии нанес рисунок себе на кожу?

Толчки ускоряются. Горячая ладонь ласкает мне грудь. Роуэн вонзается все глубже и глубже. Я выкрикиваю его имя, а он в ответ движется еще быстрее.

– Я за тебя убить готов. И убивал, кстати. И буду убивать снова – хоть каждый день, если придется. Я ради тебя наизнанку вывернусь. Умру за тебя. Ты не просто мне нравишься, Слоан, и ты, блин, прекрасно это знаешь!

Яростные толчки бросают меня за грань. Перед глазами рассыпаются звезды. С губ срывается крик, каких прежде не бывало, и оргазм раскалывает меня на части.

Я не просто кончаю. Я сгораю дотла.

Роуэн, навалившись сверху, кончает сам. Мое имя далеким эхом звенит в ушах. Прерывисто дыша и содрогаясь всем телом, он шепчет мне в шею, выключая игрушку:

– Ты не просто мне «нравишься», понимаешь ведь?

Я киваю.

Пальцы неспешно и бережно обводят мою челюсть, и я, откликнувшись на ласку, прижимаюсь щекой к его ладони.

– И я тебе не просто «нравлюсь», верно?

Это не вопрос и не констатация факта. Это требование сбросить оковы, которые меня держат.

В замке будто щелкает ключ, а в ушах эхом, в унисон с бьющимся пульсом, звучат слова Ларк: «Ради разнообразия наберись храбрости и дай себе волю».

Я решаю отбросить условности и забыть обо всем, кроме главного.

– Верно, – шепчу я. – Не просто нравишься, Роуэн. Я постоянно о тебе думаю. Скучаю каждый день. Ты появился в моей жизни, и все стало иначе. Поэтому мне страшно. Очень…

Роуэн прижимается губами к моему плечу и большим пальцем проводит по щеке.

– Знаю.

– Ты намного храбрее меня.

– Нет, Слоан. – Со сдержанной усмешкой он встает. – Просто я более безрассудный и начисто лишенинстинкта самосохранения. Но мне тоже страшно.

Под моим взглядом он сползает с кровати и идет в ванную, откуда вскоре возвращается с мочалкой и салфетками. Не спеша, легкими поглаживаниями стирает с меня лишнюю жидкость, сосредоточенно хмурит брови: похоже, о чем-то крепко задумался.

– Чего же ты боишься? – спрашиваю я, когда молчание затягивается.

Роуэн пожимает плечами.

– Знаешь… У меня порой бывают кошмары, будто мне пылесосом высасывают глазные яблоки. Не подскажешь, откуда такие страхи?

Я шлепаю его по руке, и стоическая маска наконец сменяется слабой улыбкой, но и она медленно гаснет, а Роуэн молчит.

– Я боюсь, что ты меня погубишь. А я – погублю тебя, – наконец произносит он.

Я шумно вздыхаю.

– Вот что, по-твоему, самое страшное в наших отношениях, да? Тебя не пугает, что мы живем в разных штатах, что оба помешаны на работе, что у меня, кроме Ларк, никого нет, а у тебя в приятелях весь Бостон… Все это полный бред. Самое главное – что мы друг друга погубим.

Хотя он снова улыбается, я вижу в его глазах отголоски страха, которым невольно заражаюсь и сама.

– Не беда, справимся. Нужно просто обсуждать проблемы вслух и не молчать.

– Мы не слишком похожи на нормальных людей. Вот живейший тому пример. – Я тычу пальцем в синяки на лице. – Нам ничто не мешало вчера развернуться, уйти в бар и выпить пива.