Книга Палач и Дрозд, страница 41 – Бринн Уивер

Похоже, предметы искусства складываются в единый сюжет.

Слева черно-белая фотография Эндрю Прокоса под названием «Фултон Окулус № 2». Изображение чем-то напоминает всевидящий жуткий глаз из стекла и стали.

Справа картина Джона Сингера Сарджента: женщина за обеденным столом. Она сидит лицом к зрителю и держится за бокал с красным вином. Рядом с ней с правого краю виден мужской силуэт. Мужчина очень пристально глядит на женщину.

Далее гравюра «Вальс» Феликса Валлоттона. На ней размытыми штрихами изображены танцующие пары. Женщина в правом нижнем углу будто крепко спит. Возможно, не просто так…

Посмотрев на Роуэна, я ставлю бокал на столик, не выпив из него ни глоточка. Тот занят разговором с хозяином и не замечает моего жеста.

А вот Торстен обращает на меня внимание.

– Вам не по вкусу напиток, дорогая моя? – спрашивает он, натянуто улыбнувшись.

– Напиток великолепен, спасибо. Просто не терпится перейти к вашей прославленной коллекции вин, – отвечаю я, склонив голову.

Успокоившись, он тоже отставляет бокал в сторону и объявляет, что настала пора переходить к главному событию вечера.

– Не передать словами, как я счастлив, что сегодня за моим столом будет сидеть прославленный ресторатор, – говорит Торстен, ведя нас в столовую, где негромко играет классическая музыка и среди темных букетов мерцают свечи, образуя затейливую композицию на столе.

Хозяин дома указывает мне на кресло из красного дерева, обитое алым бархатом, услужливо выдвигает его и помогает сесть.

– И его прекрасная спутница, разумеется.

– Благодарю.

Скромно улыбнувшись, я опускаюсь на сиденье. Перед нами выставлен старинный костяной фарфор. Я не очень хорошо представляю его цену, но готова поспорить, что Торстен будет в ярости, если одна из тарелок случайно разобьется.

Учтем, пригодится.

– Вы так мило смотритесь вместе… Как познакомились?

– О, мы просто друзья, – говорю я одновременно с Роуэном, который произносит:

– В экспедиции на болотах.

Мы сердито переглядываемся, а Торстен хохочет:

– Похоже, вы по-разному смотрите на ваши отношения.

– Нелегко конкурировать с его официантками, да и гостьи в ресторане все как на подбор светские львицы, – отвечаю я с тошнотворно-сладкой улыбкой.

– Со Слоан никто из них не сравнится. – Роуэн смотрит мне в глаза, увлекая в синий океан радужки. – Просто она этого еще не понимает.

Пауза затягивается, и сердце в груди замирает, но лишь на краткий миг: Торстен смеется и громко хлопает винной пробкой, разрывая связь между нами.

– Возможно, сегодня наконец поймет. Давайте черпатьвдохновение в кулинарном искусстве! Ведь, как сказал Лонгфелло, «искусство длинно, а время мимолетно, и наши сердца, хотя крепкие и храбрые, однако, как приглушенные барабаны, бьются похоронными маршами к могиле».

Пока Торстен сосредоточенно разливает вино, мы с Роуэном переглядываемся. Я успеваю демонстративно возвести глаза к потолку и поймать в ответ мимолетную ухмылку.

Когда вино оказывается перелито в бокалы из травленого хрусталя, а Торстен занимает свое кресло, он произносит тост:

– За новых друзей. Которые, возможно, скоро поменяют свой статус.

– За новых друзей, – повторяем мы эхом, а я неожиданно испытываю разочарование, поскольку надеялась, что Роуэн произнесет и последнюю часть тоста.

Хозяин делает большой глоток, и я тоже, решив, что раз он пьет сам, то в вине нет посторонних добавок. Торстен крутит бокал в пальцах и с ухмылкой глядит на рубиновую жидкость.