Книга Мастер и Воланд, страница 36 – Артур Самари

Тема власти и народа всегда волновала Булгакова. И ему хотелось писать именно об этом, потому что человеческое счастье зависит от этого. Даже получая высокие гонорары, он не мог не думать об этом. И сидя за столом в ресторане, писатель задал себе вопрос: «Что будет с моим творчеством, ведь я не могу писать хвалебное о тиранах! Я не могу низко пасть. Может, мне сочинять истории из жизни других стран? Нет, не могу! Мне хочется писать о своей родине, тут такое происходит… моя душа и боль здесь».

На душе стало тревожно, и Булгаков подошел к стойке и попросил налить ему стакан водки. Прямо там же он опрокинул стакан и даже не почувствовал жгучего вкуса. За столом группа артистов заметили это и сразу зашептались. Из ресторана Булгаков вышел на улицу, где слегка моросил дождь, а небо затянуло темными тучами. Ему был нужен свежий воздух. Сегодня он уже не сможет работать, так как перед его творчеством закрыли путь. Что будет дальше – непонятно. Неужели счастливым дням пришел конец?

Задрав ворот пальто, он побрел по улице, делая глубокие вдохи. Некоторые люди, узнав знаменитого автора, учтиво кланялись ему, как это делали в царское время. Булгаков стал для них символом той потерянной эпохи – эпохи Тургенева, Толстого, Чехова. Этот человек своей пьесой «Дни Турбиных» словно дал им такую надежду. Они стали надеяться, что то «золотое»время для России еще вернется. Писатель отвечал им тем же, слегка подняв край шляпы, будто говоря «Честь имею!», но с грустной улыбкой, и шел дальше.

Домой Михаил вернулся с бутылкой коньяка, завернутой в какую-то советскую газету. Еще на пороге Люси стало ясно, что у Михаила какие-то неприятности, и жена про себя взмолилась: лишь бы это не было связано с чекистами.

– Что случилось? У тебя подавленный вид.

Муж молча снял пальто, повесил на вешалку, зашел в комнату и сел за стол. Затем сообщил ужасную новость, что «Дни Турбиных» запретили. Возможно, за этим стоит сам Сталин, сказал он.

– Будь проклят этот Воланд, – вырвалось у Люси.

Муж глянул на нее с упреком:

– Смотри, чтоб в другом месте не вырвались эти слова. Тогда со мной поступят так, как с Пильняком.

– Это нечаянно, впредь я буду осторожна.

Михаил открыл бутылку коньяка и наполнил две рюмки. Жена из кухни принесла на тарелочке кусочки желтого сыра.

– Значит, больших гонораров ты не будешь получать? – унылым голоском спросила Люси, – и будем жить бедно, как раньше?

– Не надо так драматизировать, я еще напишу стоящую пьесу, типа «Дни Турбиных», – к нам всё вернется… Напишу что-нибудь фантастическое или историческое…, хотя мне не совсем хочется этого. Впрочем, у меня есть роман про Воланда, и я постараюсь быстро завершить его. Но над ним надо еще работать. Сейчас мне в голову пришла интересная мысль: включить в роман историю христианства – сегодня это востребовано нашим обществом, они с ностальгией вспоминают о своих взорванных или закрытых церквях. Я создам образ Иисуса не как пророка – Бога, а просто как человека, философа. Мне кажется, в самом начале он таким и был, и уже после из него сделали Бога. Мне Иисус симпатичен в большей степени своими нравственными мыслями, чем божественными чудесами. И именно его Нагорная заповедь в дальнейшем помогла христианскому народу сохранить в душах людей истоки нравственности, заложенные в нас природой. Черт побери, это прекрасная идея! – воскликнул писатель, забыв о том, какого ответа ждет от него жена и продолжил: – И самое главное, такой подход устроит коммунистов. А я смогу их убедить, что это почти атеистический роман. То есть у меня Иисус будет не божьим творением, а просто человеком – умным, который разносил идеи любви и добра. Хотя на самом деле читатели поймутэтот образ по-своему, каким он сохранился в душах их предков. И умный читатель за фантазией автора разглядит нашу реальную жизнь, нашу чудовищную эпоху разрушения вековой морали. Ведь что нам предлагают коммунисты взамен: доносительство на близких и друзей, нетерпимость к другим мнениям, идею социализма любить больше, чем отец и мать? Хотя цензоры цепляются за каждое слово, я смогу обвести их вокруг пальцев. Уже десять глав я написал и туда введу новшества. Это история про город Ершалаим (Иерусалим), философа Иешуа, под которым подразумевается Иисус Христос, и Понтия Пилата – прокуратора Иудеи, который решает судьбы людей – кому жить, а кому умереть. Этот образ будет схож с нашими прокурорами, которые каждый день отправляют невинных людей в тюрьмы и на расстрел. Это будет роман в романе, то есть две истории, текущие параллельно, и, возможно, в конце я соберу их вместе. Как это случится, я еще не знаю…