Книга Фабрика воспоминаний, страница 80 – Клелия Ренуччи

— Жаль, я не голая, — хмыкнула она. — На этом фоне и в этом костюме ты выглядишь так, словно сошел с картины Мане «Завтрак на траве».

Габриэль с улыбкой снял цилиндр и позволил Аделаиде провести руками по своему лбу.

— Сара мне обо всем рассказала, — произнесла она. — Хорошая ведь девушка… Я тебя не понимаю.

— Вы говорите об Ориане?

— Можешь обращаться ко мне на «ты». А сам ты настоящий болван, об этом она мне тоже рассказала… Ты все еще одержим своей невозможной любовью? — Она принялась растирать ему виски.

Пряча лицо от гостей, Габриэль по-детски расплакался.

— Их подозрения верны? Она…

— Умерла? Да…

Воцарилось молчание. Габриэль глотал слезы. Собственное признание превратило его горе в озлобленность на весь мир.

— Зато вы — образчик духовности. Я, значит, осел, а все вы здесь, на этой ферме, — милые и добрые собачки из той же лафонтеновской басни, которые научились радоваться жизни, даже если она уродлива, даже если вы, Аделаида, выходите замуж, чтобы поставить в паспорте заветный штамп, а потом беспечно ждать смерти супруга. Вам ли давать мне уроки? Меня тошнит от вашей морали и мудрых советов.

Он попытался встать, но Аделаида удержала его рядом с собой.

— До чего же ты прозаичен и приземлен. Это невыносимо, дорогой Габриэль. Я говорю «дорогой», потому что ты нравишься Саре, и мне тоже нравится твой энтузиазм, твоя страсть, твое желание отделиться от мира, чтобы лучше управлять им.

Она не ослабляла давления на лицо Габриэля, хотя тот гневно мотал головой. Пожилая дама в белом платье с тюлем и оборками и молодой мужчина в траурном костюме, барахтающиеся в траве, — сцена была поистине гротескной.

Аделаида переместила руки на темя Габриэля.

— Ты совсем не понимаешь юмора? Семидесятилетний месье женится на мадам, которая старается забыть, что ей давно за шестьдесят? Ты хочешь, чтобы мы притворялись, будто ничего не знаем? Чтобы я корчила из себя юную девицу, а он — героя-любовника? В самом же деле, Габриэль… Мы только принимаем факт, что смертны, и штампы в паспортах тут ничего не изменят. И мы напоминаем себе, что лучше умереть молодым, чем старым: по крайней мере, друзья смогут прийти на твои похороны. В девяносто восемь лет уже некому проводить тебя в последний путь, тогда как ты присутствовал на всех погребениях, пережил все горести! Я считаю, это несправедливо.

— Значит, для вас церемония погребения важнее жизни? Получается, что вы живете единственно ради своих похорон!

— Чья бы корова мычала! — резко ответила она. — И вообще, я тебя, кажется, просила, чтобы ты перестал мне выкать. Вот скажи, ты сам-то что ставишь на первое место? Красивую тридцатилетнюю женщину, свою подругу, или некую иллюзию величия? Двуспальную кровать или склеп?

— У нее и склепа-то нет…

— Ты смотришь не в ту сторону, — перебила Аделаида, бросая взгляд на Сару, которая изящно отклонялась назад в танце и смеялась над шутками Антуана и Эдуарда. — Видишь их? Они смотрят, куда надо.

— Что за бред вы несете? Он мой брат, с Сарой мы знакомы, считай, десять лет, и между ними никогда ничего не было.

Я не о красавце-блондине, а о втором — небритом пройдохе.

Габриэль покачал головой, встал и попросил Аделаиду сохранить их разговор в тайне. Он еще никому не рассказывал о трагической судьбе, настигшей несчастную Ориану.