Книга Фабрика воспоминаний, страница 44 – Клелия Ренуччи

Пока Габриэль был наверху, Сара поведала Клаудии о своих отношениях с ним. Слушая ее, Клаудия с горечью вспомнила свою мать, настрадавшуюся в браке с Джакомо, безнадежно влюбленным в ту же самую женщину, что и Габриэль. Сочувственно вздохнув, Клаудия произнесла:

— Беги от него, не надейся, что ваши отношения перерастут в нечто серьезное. Хорошо еще, что он на тебе не женился. Пойми, он никогда не будет принадлежать тебе по-настоящему. Эта особа — русалка, рожденная, чтобы околдовывать мужчин. Не верь в силу судьбы, она никогда не будет на твоей стороне. Мужчина, который смеет отвергать тебя сейчас и предпочитает тебе красотку из далекого прошлого, никогда не возжелает тебя. Беги, пока еще есть время.

Сара попыталась оправдать Габриэля. Понимая силу ее привязанности, Клаудия воздержалась от дальнейших советов и сообщила, что в гостевой комнате всего одна кровать, причем двуспальная.

— Можете переночевать там вместе, — предложила хозяйка дома.

Габриэль галантно уступил кровать Саре, а сам поднялся на чердак. Он перетащил виолончель Орианы туда же, опустил ее на диван, лег рядом и прижался к ней, после чего заснул, положив руку на длинный гриф черного дерева и лаская струны, точно гладя по голове возлюбленную.

Роуз проснулась в чужой постели. Ошеломленным взглядом обвела свою одежду в изножье кровати, гитару, прислоненную к журнальному столику, на котором слева от переполненной пепельницы стояли два полных бокала шампанского, а справа валялись розовый парик и зеленая юбка из кожзаменителя. Роуз подскочила, но тут же рухнула обратно на подушку, пронзенная дикой головной болью.

Она откинула одеяло и увидела, что лежащий рядом мужчина одет в желтые трусы. Роуз понятия не имела, как здесь очутилась. Она попыталась вспомнить, что произошло накануне вечером. Вместе с Даниэль и Микки они пошли отмечать последнее представление «Чего-то гнилого». Мюзикл имел успех, труппа объехала с гастролями едва ли не все крупные города страны.

Они встретились в «Русском самоваре», в нескольких кварталах от театра «Сент-Джеймс». Официант Юрий с Дальнего Востока, разговорчивый и проворный молодой человек с азиатскими чертами лица, расставил на столе множество блюд русской кухни и спиртное. Воспоминания Роуз о том, что они делали после третьей рюмки, были уже более размытыми. Они с друзьями танцевали, до хрипоты пели на ломаном русском языке «Калинка, калинка, калинка моя», приплясывая вокруг белого рояля, отделявшего бар от ресторана. Пузатый скрипач с обесцвеченными длинными волосами наигрывал им что-то бойкое. Мысленно увидев эту картинку, Роуз помимо своей воли улыбнулась, однако вскоре опять помрачнела. Память подкинула ей следующий видеоряд: улюлюкающие трансвеститы в париках поднимают Роуз на руки и выносят ее из «Барракуды», небольшого бара на 22-й улице. Должно быть, Микки повел туда своих спутниц после русского ресторана. Дальше воспоминание перескакивало на просторное такси, в котором она сидит вместе с четырьмя незнакомцами и те, перекрикивая льющуюся из динамиков песню Авичи «Эй, братец!», просят водителя ехать быстрее.

Зажмурившись и почти не двигая головой, Роуз свесила ногу и коснулась ею пола. Проделала то же другой ногой и медленно выпрямилась. Вспомнила, как стояла на столе «Русского самовара» в окружении русских: те желали ей долгой успешной карьеры и произносили тосты в ее честь. Интересно, что она им наболтала? Затем перед внутренним взором Роуз появился Микки, прячущий лицо на груди какого-то дрэга. Она открыла глаза и увидела, что бедра покрыты синяками, локоть оцарапан, а футболка заляпана невесть чем розовым. Роуз поморщилась и кое-как встала с кровати.