Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 81 – Ульяна Соболева

Я встала. Медленно. С достоинством, которого во мне осталось ровно на один костёр.

— Есть, — сказала я. — Если вы так боитесь знания — значит, вы боитесь правды.

Если вас пугает женщина, которая умеет думать — сжигайте. Только не удивляйтесь, что потом вас некому будет лечить, рожать и вытаскивать из дерьма.

Вы выжжете не ведьму. Вы выжжете шанс.

Пауза. Молчание.

Советник кивнул

— Завтра. После первого колокола.

— Мой муж придет проститься со мной?

— Проститься можете с котом.

Я хмыкнула.

— Он, между прочим, разумный. Возможно, захочет проститься с вами.

И пока меня снова вели назад — в холод, в темноту, в ожидание — я улыбалась. Не потому что не боялась. Нет. Боялась до судорог. До липкой дрожи в коленях. До слёз, которые не имели права появиться.

Я улыбалась, потому что знала одно: кто-то обязательно сорвёт этот сценарий. Я не знала, Райнар ли, Василиус ли, Бог звёзды, или просто судьба, уставшая наблюдать за бредом. Но я верила. Я не дошла до этого пепельного финала, чтобы стать дымом в чьей-то победной сказке.

И знаете что?

Если это всё же конец.

Я сгорю красиво.

Телега остановилась с глухим скрипом, словно и она знала, куда меня везет. И ей тоже было стыдно. Или страшно. Или и то, и другое. Рядом всхрапнула лошадь.

Потому что фыркнула, отвела взгляд и захотела быть где угодно, только не здесь.

Меня не тронули. Не схватили. Просто... предложили спуститься. Мол, и так всё ясно. Идёшь? Иду. Сама. Ноги ватные, ступни — будто приклеены к дереву, но я спускаюсь. Медленно. Шаг за шагом. Никакой драмы. Только тихое скрипение колёс, шорох толпы и чьи-то всхлипы. Не знаю — обо мне или себе.

Площадь. Толпа. Воздух дрожит, будто закипел. Я чувствую на себе тысячи глаз, и ни один по-настоящему сочувствующий. Кто-то крестится, кто-то шепчет, кто-то смотрит с любопытством. Ах да, представление. Кому-то просто нужен спектакль.

Я встала у столба.

Он был... обычным. Дерево, немного обугленное. Верёвки, уже навязанные. Под ногами — сено, сухое, предательское. Запах дыма — или мне мерещится?

Далеко, на возвышении — трибунка. Кто-то читает что-то. Голос ровный, как у чиновника, выносившего решение о выселении. Только теперь — не из дома, а из жизни.

Меня не трясёт. Это странно. Может, нервы сгорели раньше, чем я? Внутри пусто.

Ни крика, ни злости. Только усталость. Такая, как после бессонной смены, когда весь день лечила чужих, а домой пришла — и рухнула. Только тут — домой я не приду.

Я позволила связать себе руки. Позволила — вот ключевое. Потому что я всё ещё позволяю, а не подчиняюсь. Потому что это мой выбор — стоять, не рыдать, не молить, не унижаться.

Один из стражников — молодой, бледный — боится даже смотреть мне в глаза. Я поднимаю на него взгляд. Спокойный. Усталый. Он вздрагивает. И я понимаю: мне верят. Хотя бы один человек. Поздно. Но верят.

Шорох факелов. Кто-то идёт вперёд. Толпа замирает.

Я стою. Прямая. Гордая. Чёрт бы побрал вас всех, если думаете, что получите слёзы.

Если это конец — я его встречу красиво.

Я слышу топот.

Не сразу. Сначала — шорохи, шепот, как будто сам воздух начинает тревожно вздыхать. Потом — ритм. Чёткий. Глухой. Становящийся громче с каждым ударом.

И люди... они замолкают. Один за другим. Голоса стихают, словно ветер прошёлся по полю пшеницы и пригнул колосья. Я не поворачиваю головы. Пока. Но чувствую: что-то происходит: