Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 51 – Ульяна Соболева

— Миледи... — сказала она наконец. — Вы правда верите, что это сработает?

— Нет, Агнесса. Я знаю, что это сработает.

И карета тронулась в путь — тяжело, со скрипом, как древняя судьба, к которой наконец, пристроили нормальные плуги.

Площадь перед амбаром заполнилась людьми, как кружка — пивом в день ярмарки. Женщины с косынками, мужчины с мозолями, старики с ворчанием в глазах и подростки, которым было интересно всё, кроме того, что сейчас происходит. Я стояла на возведённой в спешке деревянной платформе, которую кое-кто назвал «помостом», а на деле — она больше походила на старую дверцу амбара, приподнятую на ящиках с солью. Василиус гордо восседал у моих ног, как пушистый хранитель слова. Агнесса нервно теребила край платка и шептала: "Миледи, пожалуйста, только не.. не как в прошлый раз..." Я не обратила внимания. В прошлый раз, напомню, я увольняла четверых слуг и требовала вынести из кухни крыс. Сегодня ставки были выше.

— Люди, мой народ! — начала я, громко, чётко, с тем голосом, от которого в приёмных замирали бабушки с тонометрами. — Денег нет. Зерна — нет.

Волшебников и дождевых духов — нет. Зато есть кое-что важнее.

Пауза. Поглядывания. Кто-то хмыкнул.

— У нас есть руки. Земля. И упрямство. — Я подняла голову выше. — Этого достаточно, чтобы выжить. Если мы начнём прямо сейчас.

Мужчина в сером куртке с выпирающим носом поднял руку, будто на собрании:

— А если засуха?

— А если дождь? — парировала я. — Мы не управляем погодой. Но если не посадим — не будет вообще ничего. Даже надежды.

— А если король опять пошлёт сборщика налогов? — выкрикнула женщина из толпы.

— Пусть приходит. Я покажу ему, где растёт редька, которую он получит. Вместе с вилами в подарок, — усмехнулась я.

Смех. Робкий, но был.

— А платить вы за это будете? — уже грубо спросил парень, худой и хмурый. —Или всё как всегда — барин приказывает, а мы пашем?

Я сошла с помоста. Медленно. Молчаливо. Подошла к нему. Протянула руку. Не ударить. Подать мотыгиную.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать, — пробурчал он.

— Прекрасно. Ты здоров, сильный, у тебя мозоли от труда — и мозги, надеюсь, от матери. Работай со мной — и ты через год получишь зерно, одежду, и твою семью никто не тронет. Потому что я встану впереди. А если хочешь ждать — можешь ждать. Зимой. Без хлеба. Без дров. Без выбора.

Он не ответил. Но взгляд опустил.

Я обернулась к остальным. Теперь — громко, чётко, почти как во дворце:

— Я — не волшебница. Не святая. И не леди, что пришла покровительствовать, щелкая веером. Я такая же, как вы. Только с чуть большим количеством пергаментов и упорства. Я принесла семена. Инструменты. Ткань. Даже обувь кое-кому. Но я не могу посеять одна. Это наш урожай. Наш договор. Наша зима.

Староста, ветеран жизни, кряхтя, вышел вперёд. Посмотрел на меня. Потом на мотыгиную. Потом — на небо. Вздохнул.

— Ну что, бабоньки, мужики... Пашем?

Шорох. Движение. Люди начали переглядываться, бормотать. Женщина с младенцем первой шагнула вперёд. Потом двое стариков. Потом — остальные.

Медленно. Но уверенно. Как ледник. Или революция.

Я выдохнула. Василиус, недовольный, что речь закончилась без упоминания о котах, зевнул и устроился поудобнее.

Пахота начиналась. А вместе с ней — новая глава. И чёрт возьми, эта глава пахла землёй, потом, риском и... хлебом.