Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 48 – Ульяна Соболева

— Это последний раз, — рявкнул он, каждый слог будто отмеряя молотом по граниту. — Последний, слышишь? Когда ты лезешь в мужские дела. Перестань играть в войну, Вайнерис. Оставь себе свои травки и вышивание, шали и пяльцы забудь о пергаментах и приказах. Ты — женщина. Я могу это потерпеть... один раз.

Но не повторяй.

Удивительно, как в эту секунду внутри меня что-то не взорвалось. Не вспыхнуло, не обрушилось, а сжалось — в ту самую точку, где рождаются ледяные решения. Где адреналин не поднимает панику, а шлифует слова до звона клинка. Я не дёрнулась. Не отвела взгляда. Просто замерла. Посмотрела ему в глаза, как будто он не мой муж, а пациент, решивший, что знает своё лечение лучше меня.

— Тогда в следующий раз, милорд, — произнесла я ровно, холодно, но тихо, —вас оттяпают земли...Как и ваше казну и…

Он дернулся, как будто я ударила его не словом, а чем-то острым и личным. Но не отступил. Не ослабил хватки. А я — не опустила взгляд. Могла бы. Ради мира. Ради брака. Ради спокойствия. Но спокойствие — это не то, что достаётся без боя.

Особенно когда в бою твоя свобода, твоя голова и твоя честь.

Он стоял близко. Так близко, что я чувствовала, как дрожат его руки — не от страха, нет._От ярости. От того, что он не может сломать меня так, как привык ломать других. Что я — не гнусь. Не плачу. Не отступаю. Я просто стою. Смотрю. И не уступаю ни шага.

И в этой тишине, между его злостью и моей уверенностью, вдруг повисло понимание. Он может рявкать. Может держать. Может приказывать. Но он уже не центр моей оси.

Я — сама по себе. Я — огонь. Я — шторм. Я — Вайнерис. И я не забираю у него корону. Я просто учу его держать её крепче.

Он стиснул зубы. Уголок рта дёрнулся, словно он всё ещё держался за последнюю ниточку самообладания, но она, бедняжка, уже шипела и трещала под напором эмоций. А я? Я стояла. Выдерживала взгляд. Не ломалась. Не просила. Не объяснялась. В этом и была моя победа — я больше не ждала, когда он разрешит мне быть собой.

— Упрямая, как тысяча чертей, — прошипел он сквозь зубы. — Ты сводишь меня с ума, Вайнерис. Ты лезешь в дела, где тебе не место, раздаёшь приказы, будто командир, и ведёшь себя так, как будто это ты здесь герцог!

— Потому что герцог лежал, — парировала я резко. — А пока он лежал, я спасала его земли, его имя и, возможно, его шкуру. Ты можешь называть это чем угодно —вмешательством, дерзостью, непослушанием, — но правда в том, что без меня твоя родовая печать могла бы пойти в ломбард на границе.

— Ты... — он шагнул ближе, почти беззвучно. Только воздух дрогнул, и я отступить не успела. Или не захотела.

Он сжал мою шею — не грубо, не по-настоящему, но достаточно, чтобы я поняла это не угроза. Это контроль. Проверка. Рывок души, которая не знает, что делать с женщиной, которая не боится.

— Это был приказ, — прошипел он. — Не лезь.

— А я не служу тебе, милорд, — выдохнула я прямо ему в губы, — я — тебе равная. Хочешь спорить? Тогда иди до конца.

Что-то мелькнуло у него в глазах. Вспышка. Треск. Искра на сухой траве. Он склонился ниже, ближе. Его пальцы дрожали. Его губы — тоже. Но прежде чем я поняла, что будет дальше, он врезался в меня губами, грубо, горячо, так, как не целуются в королевских залах.

Я вздрогнула. Почти отпрянула. Но тело.. тело давно предало старую Анну Викторовну. Оно отвечало за меня. Сердце билось в груди так, будто я не спасала мужиков от инсультов, а сама сейчас на грани — другого приступа, совсем не медицинского. Я ответила на поцелуй. Не аккуратно. Не вежливо. Не как «женщина, достойная герцогства». А как девушка, которой двадцать. И которую целует мужчина, от которого пахнет властью, злостью и жаром.