Книга Хозяйка старой пасеки, страница 123 – Наталья Шнейдер

— Конечно. Вы в самом деле собираетесь готовить кулебяку на двенадцать углов?

Слышать я о такой, конечно, слышала, но не пробовала ни разу. Правду говоря, я и настоящую кулебяку-то в последний раз ела, еще когда бабушка жива была. А сама, стыдно признаться, забыла, когда с тестом возилась. Ничего, сейчас вспомню. Тут ни доставок, ни полуфабрикатов не придумали.

— Что ты! — со смехом отмахнулась она. — Это купчины пусть с жиру бесятся. А людям благородным приличествует скромность. Пяти углов вполне хватит. Но об этом, как и о других делах, — после чая. Погода, кажется, выправляется.

Стрельцов тут же поддержал разговор, а там включилась и Варенька. Я слушала их и думала, что в обычае не обсуждать за трапезой дела есть что-то очень правильное — надо же хоть иногда давать себе передышку.

Когда мы с Марьей Алексеевной зашли на кухню, сидящие за столом вскочили. Пристав и Герасим склонили головы, выражая почтение. Девушки поклонились в пояс, коснувшись рукой земли. Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к такому? Сейчас мне очень хотелось возмутиться.

— Сядьте, — сказала я, однако никто не сел, только пристав спросил:

— Глафира Андреевна, ежели позволите, так я пойду.

Я поглядела на недопитый кипяток в кружках. Интересно, в этом доме все-таки есть где-нибудь приличный чай? Махнула рукой.

— Вы…

На лице пристава отразилось неодобрение, я торопливо исправилась:

— Ты можешь меня не спрашивать. Тебе его сиятельство приказы отдает. А ты, Герасим, подожди немного, пока мы с девочками говорить закончим. Покажешь им, где девичья?

Одна из девочек просветлела лицом и тут же изобразила серьезность. Если бы Прасковья не сказала мне, сколько лет ее дочери, я сочла бы обеих ровесницами не то что Вареньки, а прежней Глаши. Похоже, уже оставила свой след работа под палящим солнцем при любой погоде, а может, повседневные заботы, неведомые молодой графине.

Лицо одной — крепко сбитой и сильной на вид — покрывали глубокие оспины. Хотя, если не обращать на них внимания, черты были правильными, даже, я бы сказала, красивыми. Если судить по тем обрывкам истории, которые я успела узнать, здесь уже должны бы существовать прививки от оспы — но то ли я ошибалась, то ли здоровье крестьян никого не волновало.

Вторая девочка выглядела тоненькой как тростинка, хотя, кажется, здесь это не считалось признаком красоты. Обе старательно таращились в пол — не то не смея поднять глаза, не то потому, что считалось неприличным крестьянке прямо смотреть на отдающую приказания барыню.

— Ты Стеша, — сказала я, — а тебя как зовут? Акулина?

— Акулька, барыня… барышня. — Девочка опять поклонилась.

— Почему ты решила прийти ко мне, Акулька?

Девочка затеребила передник.

— Батюшка полгода как помер, нас у матушки семеро осталось. Я старшая, вот и осмелилась милости вашей искать, когда Стеша сказала, что к вам в услужение собралась. Ежели найдется мне местечко, по гроб жизни господа за вас молить буду!

Я заколебалась. С одной стороны, лишняя змейка в день — невелика трата, с другой — стоило помнить про уличных щенят.

— Могу и только за кормежку работать, — зачастила девочка, почуяв мои колебания. — Я все умею: и полы мыть, и скотину обихаживать, и в огороде копаться, и нужник почищу, ежели надобно. — Она быстро глянула на меня и снова опустила ресницы. Но я успела разглядеть кроме мольбы — похоже, семье действительно приходилось туго — жадное любопытство. А Акулька добавила: — И грамоте немного разумею.